Мать Шарлотты открыла было рот, чтобы что-то добавить, но вовремя одумалась. Это было бы весьма некстати, и, кажется, никто этого не ждал, а менее всех – неумолкавшая леди Камминг-Гульд.
– К тому же я не могла обречь себя на мучения видеть, как самодовольно пыжится Огастес Фитцджеймс, – продолжала Веспасия с упреком. – Не знаю, действительно ли он любит Вагнера, или просто считает, что ходить на него – это признак хорошего вкуса, но он не пропускает ни одной его оперы, тем более премьерных постановок, неизменно в обществе жены, шею и грудь которой украшают все сокровища южноафриканских алмазных копей. Видеть его физиономию было бы еще худшим испытанием, чем слушать вопли Брунгильды, Зигелинды, Изольды и прочих. Единственным развлечением оставалось бы смотреть на публику и по лицам определять, кому еще хуже, чем мне.
– Неужели? – растерянно спросил Питт.
Пожилая дама, чуть прищурившись, посмотрела на него:
– Да, мой друг, кто-то попытался погубить репутацию семьи Фитцджеймсов и, кажется, потерпел неудачу. Это ничтожество Костиган, возможно, убил девицу, но неужели ты веришь в то, что ему самому пришло в голову обставить все так, чтобы тень подозрения упала на Финли? Как такому человеку, как этот сутенер, удалось достать значок клуба и золотую запонку? Ты думаешь, они с Финли знакомы? – В голосе Веспасии не было сарказма, просто она допускала такую возможность.
– Не знаю, – ответил Томас. – Маловероятно, но в этом деле многие вопросы остаются без ответа. Я собираюсь завтра допросить задержанного. Но, исходя из того, что у нас есть на сегодня, Финли Фитцджеймс едва ли имеет к этому какое-либо отношение, прямое или косвенное.
– Но как могли его эмблема и запонка оказаться там? – спросила в свою очередь Шарлотта. – Ты думаешь, Ада украла их?
– Не знаю, – снова повторил Томас. – Возможно, Финли оставил их у Ады, когда как-то заходил туда, или это сделал кто-то другой. – Он вспомнил лицо Яго Джонса, и тревожное предчувствие неприятно кольнуло его.
– Хотелось бы думать, что все это – неприятное совпадение, – вздохнула леди Камминг-Гульд и покачала головой. – Во всяком случае, мне хочется так думать. Фитцджеймс-старший – человек неприятный, спору нет. Кое в чем я его еще могу понять, но все же у него душа бандита.
Послышался звонок, оповестивший о конце антракта. Захлопали двери лож. Публика возвращалась на свои места. Оживленный шум вокруг превратился в приглушенный гул.
Веспасия улыбнулась:
– Я рада, что повидалась с вами, но пришла в театр ради пьесы и намерена сидеть на своем месте, когда поднимется занавес.
Попрощавшись, она, шурша шелками, исчезла, оставив после себя легкий запах жасмина.
Корнуоллис снова опустился в кресло и посмотрел на своего подчиненного.
– Мы должны узнать, каким образом вещи Фитцджеймса оказались в комнате Ады, – почти шепотом сказал он. – Теперь, после того как мы предъявили обвинение Костигану, Финли вправе знать, кто его подставил, с помощью этого сутенера или без нее. Ваши полномочия, боюсь, на этом не закончатся. – Он нахмурился и нагнулся к Томасу, как только в зале погасли огни. – С нашей стороны было неосторожным предполагать, что Финли Фитцджеймс бывал в таком месте, как Пентекост-элли. Хотя как знать, если он не помнит, где был в тот вечер… Большинство такой публики проводит время в компаниях. Шансы, что он пребывал в одиночестве, хотя и не помнит об этом, один к ста.
Когда поднялся занавес, Джон и вовсе перешел на еле уловимый шепот:
– У меня недоброе предчувствие, Питт, что в этом замешан кто-то из очень близких Финли людей. Вам лучше заняться, если это возможно, выяснением, какой из этих значков подлинный. – Он вздохнул. – Если он сам заказал копию значка, а его папенька сделал вид, будто не ведает об этом, тут мы ничего уже поделать не можем. – В голосе Корнуоллиса были гнев и сожаление. Он мог и не говорить, насколько подобные компромиссы противоречат его принципам.
Дальше разговор прервался, так как надо было смотреть на сцену, и не только потому, что не хотелось обидеть Кэролайн. Все в ложе с нетерпением ждали второго акта. Лишь Шарлотта с тревогой поглядывала на мужа. Миссис Филдинг же была целиком поглощена тем, что происходило на сцене. Джон в глубине ложи тоже успокоенно расслабился, выбросив на время из головы дело об убийстве в Пентекост-элли.
– Не знаю, – в отчаянии простонал Костиган. – Я ничего не знаю.
Происходило это в камере Ньюгейтской тюрьмы. Питт стоял у двери, гадая, правду ли говорит заключенный или лжет, а если лжет, то по привычке или же в надежде, что это поможет ему избежать наказания. Но все было бессмысленным. За убийство Ады Маккинли ему грозило одно: виселица. А все, что происходило теперь, делалось для протокола и чтобы раскрыть до конца тайну этого преступления.