Дрянная у нас работа, Энтони. А делать что-нибудь другое я не умею, да и поздно уже переучиваться. Только не обращайте на это внимания — нервы, пустое… Надеюсь я не попаду в санаторий для сотрудников нашей службы на пожизненное лечение? Очень на это надеюсь.
Да, да, я знаю, что отвлекся. Просто вспоминать об этом неприятно, да и рассказывать особо нечего. Мы ждали его в условленной точке, где было, естественно, большое скопление наземной техники их противника. Он должен был подлететь без единого выстрела и посадить вертолет… Рутина, одним словом.
Он вышел на связь на указанной волне, все шло по плану до последнего. Что-то там происходило у них, на борту… Но что? Представляете, вдруг, после долгого молчания, он вызывает меня и заявляет: «Прости, друг. Не выходит ничего. Жаль, но не выходит,» — а потом добавляет, — «Из норы не высовывайся!»
Энтони, я так и не понял, почему он начал стрелять!
И еще — моя, как он выразился, «нора» осталась целехонькой. А ведь он там хорошо все отутюжил, пока его не подстрелили…
— А что Вы хотели, чтобы я сделал? Смотрел гляделками, как с нашим стратегическим оружием творится неладное, и расслаблялся, как в сауне?! Нет, не выйдет! И ответственность будем нести поровну!
Только не нужно припутывать к служебным обязанностям такие неконкретные вещи, как гуманизм, порядочность и… что Вы там еще говорили? Наши героические летчики знают, на что идут. Мужчина рождается для страданий, для трудностей и испытаний. Вся история нашего народа нас этому учит.
Что? Хорошо, поговорим без демагогии. Откровенно. Меня это даже радует, потому что я лично человек прямой, простой и этим горжусь.
Вам давно пора бы знать, что подобные операции состоят из двух частей — и когда экспериментальная техника выходит из строя над вражеской территорией, и когда возникает реальная угроза захвата, мы вводим… страховку.
Да! Это и называется страховкой! Иначе эта машина уже была бы у американцев, а я не верю в нашу с ними дружбу, и никто не верит. Два мира — два способа жизни, знаете ли. Золотые слова. И никто их еще не отменял. Мы другие, мы разные, нам есть, что делить. А когда есть, что делить, все остальное — это просто хорошая мина при плохой игре. Или что-то подобное.
Да, я готов согласиться, что мы действовали с упреждением. Но это армия, это боевые действия, и авось да кабы у нас не проходят. Это жестоко, но война — жестокая штука. А я военный человек. Допускаю, что Вы правы; что они могли бы вытянуть к нашей границе и вернуть вертолет в целости и сохранности, но что если они задумали сдать его? А что если бы не вытянули? А если бы спасательная экспедиция не подоспела вовремя? Тысячи подобных «если». Мы не имеем права так рисковать.
Что-то там засбоило. Да, да, они стали стрелять, но с опозданием. С таким серьезным опозданием, что это поневоле стало внушать подозрение.
Возможно, Вы и правы. Согласен с Вами, что это могли быть неполадки с компьютером. Или с бортовым, или с нашим. Но вертолет был сделан по усовершенствованной технологии «Стелс», и в любую минуту мог пропасть с экрана радаров. Точнее, он и пропал, только не с наших… Если бы мои ребята не присобачили в последнюю секунду скромную штуковину к брюху, Бог знает, что теперь могло бы быть.
Я не обязан отчитываться перед их ведомством. Тоже мне — летчики, служба безопасности, и прочие. Прошу прощения, если что произошло бы, то скальп вместе с головой Вы бы снимали с меня. Вот я и отдал приказ. А пенсии вдовам назначены; и представление к высшим наградам я подписал, не колеблясь. Страна должна знать своих героев и награждать их по заслугам.
Не понял Вашего вопроса… А-аа! Вот Вы о чем, снова о духовном. Я скажу так: если бы у меня душа трепетала при каждом приказе открывать огонь, который я когда-либо отдавал, я бы давно был не здесь, а в доме скорби. Я не циник. А если и циник, то значит, цинизм является неотъемлемой частью моей профессии. Что касается моей совести, то она мучает меня только в свободное от службы время, не в ущерб делу, так сказать. А свободного времени у меня немного…
Разрешите идти?
Всего хорошего. Супруге нижайший поклон и наилучшие пожелания.
А что касается этого дела… Как частное лицо частному лицу, скажу Вам — ребят жаль, конечно. Говорят, лучшие из лучших. Но тем более — повторись все заново, опять приказал бы уничтожить этот злосчастный вертолет…
Кто понимает, что такое героизм?
Разумно ли это?
Ведь героизм — явление несколько противоестественное; то бишь, существующее вопреки разуму и инстинкту самосохранения.
Опять же, вопрос, во имя чего? И какой ценой, что тоже немаловажно…
Ну, понятно, когда есть реальная возможность ценой неимоверных усилий и жертв достичь желаемого результата. Скажем так, как защищали блокадный Ленинград. Или отстаивали Козельск от татар. Неимоверно, на грани реального, на пределе, но все же объяснимо… То есть — мозги не заворачиваются в узелок, пытаясь разобраться в сущности происходящего. Ибо есть цель. Цель конкретная, могущая быть названной определенным словом.