Два образа веры. Сборник работ

Быть может, не только наш один. Ибо как метакосмическое: миру как целому в его отношении к тому, что не есть мир, внутренне присуща изначальная форма двойственности, человеческий образ которой есть двойственность соотнесений, основных слов и двух аспектов мира, как метакосмическое мы вправе предчувствовать это двойное движение: отдаление от изначальной основы, благодаря которому все сущее сохраняет себя в становлении, и возврат к изначальной основе, благодаря чему все сущее достигает избавления в бытии. Оба движения самой судьбой развернуты во времени, милосердно защищены во вневременном творении, которое непостижимым образом есть одновременно отсылание и удерживание, освобождение и связывание. Наше знание о двойственности немеет перед парадоксальностью изначальной тайны.

* * *

Есть три сферы, в которых строится мир отношения.

Первая: жизнь с природой, где отношение застывает на пороге речи.

Вторая: жизнь с людьми, где отношение оформлено в речи.

Третья: жизнь с духовными сущностями, где отношение не обладает речью, однако порождает ее.

В каждой сфере, в каждом акте отношения, сквозь все становящееся, что ныне и здесь предстает перед нами, наш взгляд ловит край вечного Ты, в каждом Ты наш слух ловит его веяние, в каждом Ты мы обращаемся к вечному Ты, в каждой сфере соответствующим образом. Все сферы заключены в вечном Ты, оно же — ни в одной из них.

Все сферы пронизывают лучи одного Настоящего.

Но мы можем каждую сферу отрешить от Настоящего.

Из жизни с природой мы можем взять "физический мир", мир консистенции; из жизни с людьми — "психический" мир, мир чувственности; из жизни с духовными сущностями — "поэтический мир", мир значимости. Теперь они лишены прозрачности и тем самым лишены смысла, каждая из них стала приспособленной к использованию и потускнела, и они останутся поблекшими, хотя мы и наделяем их столь блестящими наименованиями, как Космос, Эрос, Логос. Ибо поистине космос существует для человека лишь тогда, когда вселенная становится ему домом, со священным жертвенником, на котором он приносит жертву; эрос же есть только тогда, когда существа становятся для него образами вечного и общность с ними становится откровением; а логос есть для него только тогда, когда он обращает к тайне речь своего творчества и служения в духе.

Вопрошающее молчание образа, преисполненная любви речь человека, говорящая немота твари — все суть врата, ведущие в присутствие Слова.

Когда же должна произойти совершенная встреча, все врата соединяются в одни Врата Действительной Жизни и ты уже не ведаешь, через какие ты вошел.

* * *

Из трех сфер особенно выделяется одна: жизнь с людьми. Здесь речь достигает завершенности как последовательность в речи и ответной речи. Единственно в этой сфере оформленное в речи слово встречает свой ответ. Только здесь основное слово, сохраняя неизменной свою форму, устремляется к пред-стоящему и отражается от него, обращение и отклик живут внутри Одной Речи, Я и Ты со-стоят не только в отношении, но и находятся в нерушимой чистосердечной "ответности" друг перед другом. Здесь, и только здесь моменты отношения связывает стихия речи, в которую они погружены. Здесь предстоящее расцвело в полноту действительности Ты. Единственно в этой сфере наше созерцание и созерцание нас, наше познание и познание нас, наша любовь и любовь к нам даются как действительность, которую невозможно утратить.

Это Главный Вход, в объемлющее пространство которого входят, в нем растворяясь, оба боковых.

"Когда человек всею душою вместе с женой своей, овевают их приятности холмов вечных".

Отношение к человеку есть подлинное подобие отношения к Богу: в нем истинному обращению уделяется истинный ответ. Но лишь в ответе Бога дается откровение всего, дается откровение всего сущего как речи.

* * *

— А одиночество? Разве оно не может быть тоже входом? Разве порой в безмятежном уединении не открывается нежданное созерцание? Разве не может общение с самим собой таинственным образом преобразиться в общении с тайной? И разве не тот единственно достоин выйти навстречу пред-стоящему перед ним существу, кто более не порабощен привязанностью к кому бы то ни было? "Приди, Одинокий, к одинокому", — взывает к Богу Симеон Новый Богослов.

— Одиночество бывает двоякого рода, в соответствии с тем, от чего оно отвращается. Если одиночество означает свободу от приобретения опыта и использования в обхождении с вещами, то оно потребно всегда, для того чтобы вообще прийти к акту отношения, не только наивысшего. Или же это другое одиночество, подразумевающее отсутствие отношения: Бог примет того, кого покинули существа, к которым он обращался с истинным Ты, но не того, кто сам покинул их. Порабощен привязанностью к ним лишь тот, кто одержим желанием их использовать; тот же, кто живет в силе, осуществляющей присутствие, может быть лишь обязан тем, с кем пребывает в обоюдной связи. Единственно этот последний являет себя готовым для Господа. Ибо он один несет навстречу Его действительности действительность человеческую.