Два Парижа

– Вы, значит, студент-биолог? – спрашивал он между тем молодого человека. – Как нельзя более удачно! Потому что работа, которую я хотел вам поручить, хотя и не требует специальных познаний, связана как раз с биологией. Вот в чем дело. Проглядите эту рукопись: мне было бы нужно, чтобы вы ее переписали от руки и внесли в нее дополнения, которые отмечены вот на этих страницах под соответствующими номерами…

Гриша сидел, утонув в мягком кресле, около маленького столика, на котором были перед ним разложены бумаги, слушал журчащую речь профессора и, казалось, из последних сил боролся с непреодолимой сонливостью. Мучительная зевота раз за разом сводила его челюсти; он всё с большим трудом разъединял слипающиеся веки, и тщетно ерзал на месте, пытаясь рассеять дремоту.

– Вы спите? – оборвал вдруг свои объяснения профессор.

– Сплю, – отозвался изменившийся голос Гриши.

– Очень хорошо, – венгр ласково положил руку на черноволосую голову молодого человека, – когда вы проснетесь, вы забудете про всё, связанное с кладбищем Пер-Лашез и могилой Лемаршана. Вы там никогда не были; вы не слыхали рассказа про его завещание. Вы ничего о нем не знаете! И вы не будете столько терзаться мыслями о деньгах, как прежде; скоро вы окончите курс, будете хорошо зарабатывать, сможете как следует поддержать мать и сестру. У вас есть молодость, здоровье и чистая совесть. Сколь многие на свете тщетно желали бы это иметь! И в ожидании, я вам помогу, так что вам не о чем беспокоиться. Теперь вы можете проснуться.

Тонкие пальцы профессора перебирали большие листы, исписанные мелким убористым почерком.

– Вы хорошо разбираете мою руку? – спросил он настойчиво.

Гриша виновато встряхнулся, проклиная, должно быть, в душе не вовремя напавший сон.

– Да, господин профессор!

* * *

На этом кончились или по крайней мере прервались на длительный срок загробные злодеяния Огюста Лемаршана с кладбища Пер-Лашез.

Допрос

Tout ce qu’on fait `a la copie, l’original en souffre, et la chair succombe aux blessures de la cire.

Maurice Renard, «La gloire du Comacchio»[57]

– Господин Арто, я принужден просить вас отвечать на поставленные вопросы точно и в серьезном тоне. Не забывайте, что это официальное следствие.

– Постараюсь исполнить ваше требование, сударь. Но ваши вопросы носят столь странный характер… поистине, я не могу не находить их совершенно не относящимися к делу, фантастическими и неуместными.

– Предоставьте мне, в качестве полицейского чиновника, самому разбираться в допустимости и целесообразности моих действий. Во всяком случае я обязан приложить все усилия, чтобы выяснить причины, приведшие к смерти человека… в данном случае вашей жены.

– Вы можете даже сказать «бывшей жены». Вы знаете, что мы с Мадленой уже год, как разошлись, что она хлопотала о разводе и почти добилась его; остались лишь последние формальности. Но вам известно также, что в момент ее гибели я находился в Париже, в бюро акционерного общества, где я служу. Тогда как она погибла вблизи Тура, в результате автомобильной катастрофы, вполне, впрочем, естественной. Каким же образом можно меня делать ответственным за этот инцидент?

Пауза.

– Разрешите мне прочесть вам выдержку из протокола. Вот… да, это место: «При столкновении легкового автомобиля с грузовиком, в результате удара, выбитый продолговатый кусок стекла вонзился в правый глаз управлявшей машиной мадам Мадлены Арто, проникнув вплоть до мозга, что и явилось причиной немедленной кончины…»

– Довольно отталкивающие подробности. Но я не вижу, что вы хотите ими доказать?

– Практикуете ли вы занятия черной магией, мсье Арто?

– Решительно, инспектор, вы или с ума сошли, или позволяете себе шутки, уж вовсе не подходящие к официальному допросу. Что, в самом деле, можно отвечать на бредовые инсинуации в этом роде? К ним просто нельзя относиться всерьез.

– Потрудитесь взглянуть на этот предмет. Знаком ли он вам?

«Предмет» лежит на столе между собеседниками, извлеченный инспектором Ле Генном из ящика, который он снова задвинул. Это – небольшая кукла из черного воска, комически одетая в элегантное платье с широким декольте, и даже в миниатюрные туфельки на каблучках; золотистая длинная шевелюра из настоящих волос распущена по плечам, и метет сейчас крашеную деревянную поверхность стола. Черты лица вылеплены с большой тонкостью, и даже кажется, что на них застыло страдание. Длинная тонкая игла всажена в правый глаз.