Двадцать и один год (СИ)

И она должна знать, Лена должна знать, что я не забыл, не отпустил. И не отпущу. Никогда. Пусть написал херню…Пусть. Я найду способ вернуться, и черт побери, я сделаю всё, чтобы исправить это. Для неё, для нас. Такого Жени, каким он был до этой камеры, уже нет. Но будет другой. Будет тот, кто сильнее. И я покажу им, покажу всем, что не зря здесь отмотал этот гребаный год.

Теперь в камере только я и полумрак. И план, который начинает складываться в моей голове.

С первых дней тут я понял одно — надо давать отпор так, чтобы другие смотрели и держались подальше. Слабость? Нет уж, не в моих правилах. Начал с мелочи, подружился с парой правильных ребят. Молча делал своё дело, помогал, когда надо, но и показывал зубы, когда требовалась жёсткость. Моя кличка с воли и здесь прижилась. Скоро в камере стало понятно — Дикий не тот, с кем можно связываться. Не только потому, что могу постоять за себя, но и потому что не бросаю своих в беде. Да, в тюрьме свои законы, своя иерархия, и я, похоже, нашёл своё место.

Расписание моих дней теперь, как по часам. Утро начинается с тренировок — качалка здесь, как дом родной. Затем работа на кухне или на складе, в зависимости от расписания. Вечером — время общения с ребятами. Обсудить новости, поделиться планами, как всегда, под шумок, чтобы никто лишний не подслушал.

Тут однажды новенького пацана Вовку прессовали двое. Думали, опустят малого. Я вступился, показал, что опустить его только через меня придётся. С тех пор Вовка как тень за мной, и ребята знают — Дикий не тот перец, что будет стоять в сторонке. Волчонок моя шестерка. Так говорят. Но хер там. Он просто отдает долг. Мы друзья…Но я выше. И он об этом знает.

Иногда ловлю себя на мысли, что стал здесь… ну как бы это… лидером? Не знаю, как вне, но здесь, за этими стенами, у меня получается держать слово и помогать тем, кто не может за себя постоять. Это не делает меня святым, но, блин, даёт силы держаться и не сдаваться. Но все, по справедливости. Кого-то перемалывает, кото-то на колени ставит, кого-то в очко долбят. Всякое случается. Петушары и тут есть.

Да и друзья здесь настоящие. Среди решёток и замков мы нашли способ быть по-человечески близкими. Иногда, сидя вечером и играя в карты, я даже забываю, где мы. Просто люди, которые пытаются выжить и сохранить себя, насколько это возможно.

Каждый день, заканчивая свой маршрут у зашторенного окна камеры, я думаю о Лене. О том, как бы она посмотрела на меня сейчас. Надеюсь, она бы поняла. И да, она все еще в моих мыслях, несмотря на всё, что произошло. Несмотря на бардак, что творится тут и там. Жизнь безумна, но я ещё держусь.

* * *

На тюрьму опустилась ночь. Только звёзды да фонарик надсмотрщиков давали свет. Я сидел на нарах, закутавшись в одеяло, и в голове опять крутились мысли о Лене… О наших малых. Как же они там, без меня? Мой Жук, Настюшка… Каждый день без них — как нож в спину.

Представил как они там…как будто увидел со стороны придуманное мной видео. Лена смеялась, кружилась с детьми на заднем дворе моего дома…нашего дома. Женечка упал, сопя и хохоча, а Лена подхватила его на руки, целуя в пухлую щёчку. Я смотрел на них и думал, как мне повезло. Я могу лишь представлять себе — как эхо другой жизни, далёкой и недостижимой. Иногда кажется, что сойду с ума от этого разрыва между тем, чего я хочу, и тем, что есть на самом деле. Сижу в этих четырёх стенах, а моя семья — кто знает где. Лена… она справляется? Ей тоже тяжело без меня? Я всякого наговорил, оттолкнуть хотел. Не знаю чего хотел. И удержать, и отпустить. С ума сходил. Срок адский дали. На адвокатов ни черта бабла нет. И у нее нет я знаю. Да я б и не попросил. Последнее дело у женщины деньги взять.

Ночь тянется долго. Мысли о семье не дают спокойствия. Хочется орать от бессилия, от того, что не могу быть рядом, защитить их, поддержать. Я за решёткой, а они в мире, где я не могу до них достучаться.

— Какой я отец? Какой мужчина? Женился бы на ней прямо здесь…но я права не имею просить ее жизнь на меня положить. Как, блядь, быть? — спрашиваю себя. Мои дети растут, а я даже не вижу, как. И этот Иван… кто он такой? Что может дать моей Лене? Могу ли я с этим смириться?

Но ведь что мне остаётся? Как выбраться отсюда? Может, план с побегом — это мой шанс? Вернуться, всё исправить, начать сначала и больше не терять ни дня. Мне нужно делать что-то. Не могу просто сидеть и ждать, пока жизнь пройдёт мимо. Нет, Дикий так не сдаётся. Найду выход. Должен. За Лену, за детей. За нашу с ней любовь, которая, я верю, ещё не умерла. Потому что знаю, что это любовь. Никогда так никого… и она. По глазам читал, когда обнимал, когда брал ее как оголтелый, когда стонала в моих руках.

Такие ночи — самые тяжёлые. Перед глазами всё то, что могло быть… и что ещё может быть, если соберусь с силами. Надо ломиться, надо руками рыть себе выход, ломая ногти, вгрызаясь зубами. И делать всё возможное, чтобы вернуться.

* * *