Двадцать лет спустя

— Право, Парри, — продолжал король, идя по коридору, — все эти люди принимают меня за какого-то колониального торговца хлопком, а не за рыцаря, привыкшего к блеску стали. Неужели они думают, что я не стою мясника?

Говоря это, он подошел к выходу. Здесь теснилась громадная толпа людей, которым не нашлось места на трибунах и которые желали насладиться концом зрелища, хотя самой интересной части его им не удалось видеть.

Среди этого неисчислимого множества людей король не встретил ни одного сочувственного взгляда; всюду видны были угрожающие лица. Из груди его вырвался легкий вздох. «Сколько людей, — подумал он, — и ни одного преданного друга».

И когда в душе его проносилась эта мысль, внушенная сомнением и отчаянием, словно отвечая на нее, чей-то голос рядом с ним произнес:

— Слава павшему величию!

Король быстро обернулся; на глазах его блеснули слезы, сердце болезненно сжалось.

Это был старый солдат его гвардии. Увидя проходящего мимо него пленного короля, он не мог удержаться, чтобы не отдать ему этой последней чести.

Но несчастный тут же чуть не был забит ударами сабельных рукояток. В числе бросившихся на него король узнал капитана Грослоу.

— Боже мой! — воскликнул Карл. — Какое жестокое наказание за столь ничтожный проступок!

С болью в сердце король продолжал свой путь, но успел он сделать и ста шагов, как какой-то разъяренный человек, протиснувшись между двумя конвойными, плюнул ему в лицо.

Одновременно раздался громкий смех и смутный ропот. Толпа отступила, затем вновь нахлынула и заволновалась, как бурное море. Королю показалось, что среди этих живых волн он видит горящие глаза Атоса.

Карл отер лицо и проговорил с грустной улыбкой:

— Несчастный! За полкроны он оскорбил бы и родного отца!

Король не ошибся: он действительно видел Атоса и его друзей, которые, снова вмешавшись в толпу, провожали его последним взглядом.

Глава 22. УАЙТ-ХОЛЛ

Как легко можно было предвидеть, парламент приговорил Карла Стюарта к смерти.

Хотя наши друзья и ожидали этого приговора, однако поверг их в глубокую скорбь. Д'Артаньян, находчивость которого обыкновенно пробуждалась в самые критические моменты, еще раз торжественно поклялся, что он пойдет на все, только бы помешать кровавой развязке этой трагедии. Но каким образом? Он и сам еще хорошенько не знал. Все зависело от обстоятельств. А в ожидании, пока план окончательно созреет, нужно было во что бы то ни стало выиграть время и помешать исполнению казни на следующий день, как это постановил суд.

Единственным средством было увезти лондонского палача.

Если палач исчезнет, казнь не сможет состояться. Без сомнения, пошлют за другим палачом в соседний город, но на это потребуется, по крайней мере, целый день, а один день в таких случаях может быть равносилен спасению.

И Д'Артаньян взял на себя эту более чем трудную задачу.

Далее, не менее важно было предупредить Карла Стюарта о предполагаемой попытке спасти его, чтобы он по возможности помогал своим друзьям или, по крайней мере, не делал ничего такого, что могло бы помешать их усилиям. Арамис взялся за это опасное дело. Карл Стюарт просил, чтобы епископу Джаксону было дозволено навестить его в Уайт-Холле, где он был заключен. Мордаунт в тот же вечер отправился к епископу и передал ему желание короля, а также разрешение Кромвеля. Арамис решил уговорами или угрозами добиться от епископа, чтобы тот позволил ему надеть епископское облачение и под видом епископа проникнуть во дворец Уайт-Холл.

Атос, наконец, взял на себя все приготовления к бегству из Англии, на случай как успеха, так и неудачи.

Наступила ночь. Друзья сговорились встретиться в гостинице в одиннадцать часов вечера и разошлись каждый для выполнения своего опасного поручения.

Дворец Уайт-Холл охранялся тремя кавалерийскими полками и еще более неусыпными заботами Кромвеля, который сам постоянно наведывался туда, а также присылал своих генералов и слуг.

Осужденный на смерть король, сидя один в своей комнате, освещенной двумя свечами, печально припоминал свое былое величие, которое перед смертью, как обычно бывает, казалось ему более сладостным и блистательным, чем когда-либо раньше.

Парри, не покидавший своего господина, с момента его осуждения не переставал плакать.

Карл Стюарт, облокотившись на стол, смотрел на медальон, в котором находились рядом портреты его жены и дочери. Он ожидал Джаксона, а после него — казни.

Иногда его мысль возвращалась к благородным французам, которые, думалось ему, были уже за сто лье; они превратились для него в сказочные видения, какие являются во сне и исчезают при пробуждении.

Действительно, порою Карл спрашивал себя, не было ли все случившееся с ним сном или лихорадочным бредом.

При этой мысли он вставал и, сделав несколько шагов по комнате, чтобы выйти из оцепенения, подходил к окну, но тут же замечал торчавшие снаружи блестящие штыки часовых. И тогда он поневоле убеждался, что это не сон и что кровавый кошмар — действительность.

Карл безмолвно возвращался к своему креслу, облокачивался на стол, опускал голову на руку и погружался в раздумье.