Двадцать последних вдохов

- Ты как? - Одри была обеспокоена. Я молчала, смотря в пустоту. - Одно слово, Тиффани. Я ждала хотя бы одного слова от тебя. Ты ведь знаешь, что я всегда помогу, всегда буду рядом. После стольких лет дружбы... - Она вдруг запнулась. Мое лицо передавало горечь, мне не хотелось это обсуждать и она ясно поняла это.

- Прости, - резко произнесла подруга. - Я...

- Нет, ты права, - оборвала ее я. - Я могла найти время, чтобы сообщить о том, что со мной все хорошо. Просто... Все так навалилось. Мама умерла, в больнице требовали денег, еще эта свадьба, Элизабет...

- Свадьба? Ты все же согласилась?

- Да. Он мне даже казался хорошим, но... Теперь все изменилось, я не знаю, что делать.

- Я могу найти денег. Тебе не нужно делать этого.

- Одри, я люблю тебя, но... Я ведь знаю, что таких денег у тебя нет. У меня тоже нет, а для него это все копейки.

- Я не могу просто так все оставить... - Я видела как сильно она хотела помочь и как сильно ненавидела то, что беспомощна. Мы продолжили пить чай в тишине, и меня унесло в пучину мыслей.

Вот и судный день. С самого утра я почувствовала холод и тьму. Дождь не желал прекращаться с вечера. От этого я чувствовала себя ещё хуже. Надев черное платье и завязав волосы в косу, я спустилась на кухню. Впервые за долгое время живот сжало от голода, так что пришлось идти в магазин и съесть хоть что-нибудь. Я взяла круассаны, купила газету и вернулась домой. Сделав кофе, я принялась есть, листая газету. В новостной колонке я прочла статью об еще одном похищении. Для Копенгагена это было слишком. Сколько себя помню, здесь всегда тихо. В этот раз девушку нашли, а похитителя объявили в розыск. Я посмотрела на фото и по телу прошлась дрожь. Это был тот парень из бара. Тот самый, который пытался похитить меня. Меня успокоило то, что полиция знает о нем.

Стук в дверь прервал мои размышления и положив круассан, я встала. Это была Одри. Она грустно смотрела, а затем обняла меня. Я вдруг поняла, что сегодня за день, но надеялась, что все еще сплю. За Одри появилась Элизабет. Мы сели в машину и отправились на кладбище. Какого было мое удивление, когда я увидела толпу «родственников». Все стояли кружком с платками в руках и букетами самых дешевых хризантем. Я взяла из дома ее любимый цветок энотеру, который она выращивала. Он всегда казался мне необычным, ведь его так же называют лунным цветком. Распускается он ночью и отдает мягкое свечение. Но на рассвете цветок погибает. И так каждый раз происходит перерождение. Возможно, это было символично для сегодняшнего дня. Сказать честно, я была не рада такому количеству людей, но выгнать их права не имела. Священник, взяв молитвенник, принялся читать. Я не слышала, что он говорит. Мой взгляд застыл на бездыханном, бледном теле мамы. Как так случилось, что я осталась одна? Когда моя улыбка сменилась угрюмым выражением лица? Наверное, именно тогда, когда я осознала, что мама больна. Ей было сорок пять, но это ни капли не портило ее, а наоборот. Серебренные волоски на голове добавляли изысканности, а морщинки говорили о том, что ее жизнь только начинается. Ведь ребенок рождается с точно такими же морщинками. Она никогда не стеснялась своего возраста, ведь это часть человеческого существования.

Каждый подходил и говорил прощальную речь. Дождь продолжал идти, отчего земля под ногами превратилась в вязкую груду болота. Половина людей разошлись из-за дождя, но я стояла. Ко мне подошла Одри, взяв за руку. Но мой взгляд был прикован к маминым глазам. Чувство, будто я надеялась увидеть как они откроются в последний раз. Священник стоял явно недовольный, так же как и работники ритуальных услуг. Время от времени они переглядывались мол «сколько можно стоять?». Я подошла к гробу, поняв, что мамы действительно больше нет. Есть только тело.

- Мне будет тебя не хватать... - только и промолвила я. Так долго в голове крутились слова, которые я хотела бы сказать, но выдавить удалось лишь это. Работники с облегченным вдохом принялись выполнять работу. Я ушла прочь. Слезы ослепляли, смешиваясь с ливнем. Платье липло к телу, пальто стало тяжёлым, а волосы падали на лицо. Я шла домой разбитая, будто стекло. Мне хотелось просто лечь спать. Подальше от реальности. Но придя домой, меня ждал сюрприз. Все родственнички стояли в моей гостиной, а Элизабет мило общалась с каждым, раздавая закуски.

- Что происходит? - спросила я, войдя домой.

- Боже, милая, ты насквозь промокла, - сказала Элизабет, накидывая на меня плед. - Прости, но мы должны почтить память. Джойс не только твоя мама. Так что не будь эгоисткой.

Без лишних слов я зашла ванную, приняла горячий душ и переоделась в сухое. Волей-неволей, а спуститься придется. Элизабет права, эти люди тоже любили маму. Сев за стол, я начала наблюдать за гостями: кто-то смеялся, кто-то сидел расстроенный, кто-то просто ел, а ребенок одной из троюродных сестер плакал, желая уйти. Эти люди вовсе не заслуживают быть родственниками моей мамы. Никто из них. В голове будто щелкнуло. Руки невольно сжались в кулаки. Меня охватила злость.