Двадцать третий пируэт

Лифт не работал, и они пошли пешком.

— А Мишка-то мой. Опять женился. Хорошая девочка, с баллончиком[3].

«В семейной жизни это, конечно, необходимо», — подумала Вера.

— А ты чего приперлась? — поинтересовалась Петрова.

Узнав причину Вериного прихода, она сказала:

— Ни хрена нет интересного. Сопли тети Моти. Сама увидишь. Ты куришь? Опять забыла папиросы в машине.

Женский выпускной класс занимался в репетиционном зале. Раньше, когда администрация балета Кировского театра находилась в помещении хореографического училища, «репетиционный» принадлежал театру. Уроки солисток и все репетиции проводились в нем. Внутри, на уровне этажа, зал был опоясан балконом, и ученикам иногда разрешалось присутствовать на репетициях. Но чаще не разрешалось. Тогда дверь слегка приоткрывалась, и любопытные девчонки и мальчишки, образуя кучу-малу, краешком глаза все-таки умудрялись увидеть своих кумиров. Теперь, когда театру пристроили флигель, балет перебрался в его помещение. И «репетиционный» передали на вечное пользование училищу. «А жаль, — подумала Вера. — Было у кого поучиться».

Выпускной класс вела прославленная в прошлом балерина Надежда Михайловна Мордвинская, подруга Вериной мамы. Мама ее очень любила.

Они встретились в «предбаннике» репетиционного, обнялись и крепко расцеловались.

— Ты почему не в Париже? Да-да, прости. Я звонила тебе несколько раз, — спохватилась Надежда Михайловна. — Не вылезаю из училища. Сама понимаешь, — и она показала на дверь зала. — Очень трудные девочки. Ну, пойдем.

Зал — большой и светлый, с небольшим покатом в сторону зеркала.

Девочки сделали «книксен». Вера поцеловала Юлию Осиповну, концертмейстера, маленькую толстую старушку, которая работала еще с Вагановой, и урок начался.

— Нина, держи локоть. Ира, подбери зад. Не раскисай, не раскисай. Галя, тяни подъем, — звучали такие знакомые с детства слова.

Пока одна из девочек поливала пол из лейки для «середины», Надежда Михайловна сказала:

— Обрати внимание на ту, в розовом купальнике с цветочками. Лена Никитенко. Лентяйка, но способная. Хочу попробовать ее в Кировский. Ничего девочка. Но там плохо с местами. — И закричала ученице, которая поливала пол: — Что ты устроила море разливанное?! Мы же не фигурным плаваньем пришли заниматься. Все, хватит. Встали.

Вера помнила Лену Никитенко еще совсем ребенком. В детских номерах у них в театре она выделялась своей артистичностью.

«Середина» была интересной. Комбинации шли сложные, но очень танцевальные. Лена стояла в первой линии, и Вера видела, что, закончив каждую комбинацию, она поглядывает в ее сторону. Она умела себя преподнести, эта Лена Никитенко. Было в ней что-то «балеринское», как говорят специалисты.

Поблагодарив Надежду Михайловну и пообещав звонить, Вера решила поговорить с Леной. Нашла ее в раздевалке.

— Здравствуйте, тетя Вера, — после крепкого, почти мужского, рукопожатия сказала она. — Простите, я голая. Сейчас переоденусь.

Маленькие, с кулачок, грудки. Узкие бедра, плотный, как созревшее яблоко, зад и много, много ребер. На тонкой длинной шее красивая головка с гладко зачесанными волосами, собранными сзади в капустный вилок.

«Я в ее годы была лучше», — не без злорадства подумала Скобелева.

— Все, тетя Вера, я готова. Пойдемте.

— Умоляю тебя, не называй меня тетей. А то я чувствую себя старухой. Зови или просто Верой, или Верой Николаевной. Как тебе удобнее. Я с предложением. Ты Градова знаешь?

— Ну, конечно. А что?

— Он набирает коллектив. Хочешь к нему?

— Я не знаю. Так сразу трудно. А какой? Классический?

Вера, как могла, объяснила.

— Вообще говорят, что он талантливый, — замялась Лена. — А поездки будут?

Вера не стала менторским тоном увещевать и корить зарвавшуюся выпускницу.

— Будут. Все будет. Решай и позвони мне. Запиши номер телефона.

Она посмотрела еще два мужских класса и выбрала для Градова трех неплохих парней.

Вера звонила «поэту» несколько раз, но безрезультатно. Трубку не снимали. И она поехала в аэропорт одна. Самолет прилетел точно по расписанию. Встречающие толпились у входа в таможню. «Поэта» среди них не было. Ждать пришлось долго. Наконец появились гастролеры. Одним из первых вышел Игорь. Он похудел и сильно загорел. В джинсовом костюме и сабо, он казался еще выше ростом. Игорь подошел к Вере, и они обнялись. Кровь привычно кинулась к вискам.

— Сегодня — вряд ли, а завтра во второй половине дня сиди и жди. Приеду обязательно. В училище была? Ладно. Завтра все расскажешь. Моих не видела? — И он убежал.

«Верочка, здравствуй», «Бонжур, старуха», «Бонжур, мадам», — кто-то целовал, кто-то жал руку — в общей суматохе разобраться было невозможно.

Вера встала на цыпочки, стараясь через головы встречающих отыскать Шипу. Узнала она ее не сразу. В лайковом голубом пальто, в сапогах на высоких каблуках, к Вере кинулась блондинка, благоухающая всеми французскими духами, кинулась и повисла на ней.

— Рыбонька ты моя. Птичка ненаглядная. Приехала, кошенька, — причитала она, зацеловывая Веру. — А где Митюша? Ты ему звонила? Неужели заболел? Беги за такси, а я пока получу багаж.