Двадцатый век Анны Капицы: воспоминания, письма

За первый год войны мы с мамми очень похудели, да и в деревне не сразу отъелись. Настало лето, приехал хозяин со своими друзьями-стариками, исхудавшие, рады были попасть на деревенский харч. Мы очень много работали с мамми и за эти два с половиной месяца очень уставали, проводя дни от 7 утра до 11, а иногда 12 ночи, конечно, не всё в работе. После ужина, например, сидели слушали T.S.F. [133]и разговаривали, переваривали газеты. <…> Проводив „гостей“, в первую же зиму пришлось прекратить отопление из-за отсутствия угля. Отапливали свою комнату дровами. Зимы были очень суровые, я не помню за все годы таких, одну зиму 43 года снег лежал целый месяц сугробами, мороз держался до 17 гр., но мы не очень страдали, ходили дома одетые тепло, в шапочках. <…> Наконец, четвертую зиму страшно было оставаться в холоде, хотя и в Париже не было никакого топлива у других. Но у нас был наш уголь в квартире еще за 40-й год, вот мы и провели зиму в Париже, и к нам все приходили греться…»

Елизавета Дмитриевна — Анне Алексеевне

«26 февраля 1946 г. Париж

…Недавно отправила тебе телеграмму о получении денег. Очень тебя и Петю благодарю, это большая нам подмога, лишь бы вам не было трудно, а мы надолго теперь обеспечены. От тебя с октября не было писем, только твое августовское пришло…»

М. И. Сабинина — Анне Алексеевне

«25 марта 1946 г., Париж

Почти неделя прошла с того дня, как мы получили вашу телеграмму. Принесли ее утром, когда я ее вскрыла и стала читать мамми, то у меня, как говориться, „в зобу дыханье сперло“. Мы целый день перечитывали ее и восхищались вашей энергией. Теперь лезут всякие мысли в голову: то мы уже сидим с мамми в вашем уютном уголке, и нам больше ничего не надо, то думаем о своем скарбе. Вещей у нас мало, и от них легко отделаться, но вот разные плюшкинские предметы, без которых не уедешь, не улетишь, очень беспокоят. Я уверена, что вы в своем письме все нам объясните, как поступить, но письма все нет. <…> Мы бесконечно счастливы очутиться около вас, а главное на Родине, но каково будет наше перекочевывание, еще никак не можем понять…»

Елизавета Дмитриевна — Анне Алексеевне

«2 апреля 1946 г., Париж

…Мне не верится, что настанет момент нашего свидания…»

«9 апреля 1946 г., Париж

…Я своего желания поехать к вам не изменила, хотела бы прожить с вами последние годы мои…»

«3 мая 1946 г., Париж

…Ты хочешь прислать нам телеграмму, когда все решится о нашей поездке, а мы еще и не готовы. Ведь надо все ликвидировать: квартиру и вещи, мебель. И все приготовить, что нам взять с собой. Пока мы ничего не получили из консульства о твоих хлопотах о нашем возвращении. <…> Мария Ивановна находится в большом сомнении о поездке к вам и считает, что она вас стеснит и не сможет оправдать своей работой свою жизнь у вас…»

«19 мая 1946 г., Париж

…Мария Ивановна все зовет тебя, чтобы мне не пришлось ехать одной. Но, если она не поедет, я вполне могу ехать одна, и мне не надо провожатого, и, конечно, я хотела бы полететь на авионе, если поеду одна, а не ехать по железной дороге, переезжая через четыре зоны. Это путешествие теперь очень затруднительно…»

«8 июля 1946 г., Париж

…Насчет моего или нашего отъезда к вам ничего не имею. Скоро пойду в консульство. Ведь ты, вероятно, знаешь, что теперь все заграничные русские могут получить советский паспорт и подать заявление о возвращении на родину. Вот я и пойду все разузнать…»

«22 июля 1946 г., Париж

…Ждем от тебя писем или телеграммы, если разрешение на мой въезд состоится. <…>

Вечером.Сейчас получили от тебя письмо, и такое большое и интересное, и 2 фото дорогого моего Сережи. Такое нам счастье и радость. Сережа мой дорогой очень мне нравится, но я бы его не узнала, ведь он уехал восьмилетним мальчиком, а теперь я вижу его большим юношей. <…> И как интересно вы справляли Петино и Андрюшино рождение. Мы тоже этот день праздновали и пекли пироги, только у вас был одописец Леня (которого я заочно люблю), а мы не умеем сочинять. Как мне было приятно узнать о папином бюсте скульптора Мухиной, и об Академии его имени, и обо всем, что его касается. <…>

Я на днях пойду в советское консульство и возьму советский паспорт и узнаю о возможности поездки к вам.

Дорогая Анечка, ты так хорошо написала Марии Ивановне о своем желании видеть ее у себя, так убедительно и искренне, что, может быть, она призадумается над своим нежеланием поехать…»

«5 августа 1946 г., Париж

…Побывав в советском консульстве, мы узнали, что поездка наша к вам возможна, и мы принимаем все шаги к этому. Поездку на авионе труднее получить, и в консульстве посоветовали, чтобы и вы об этом написали сюда. Выходит, что до зимы мы сможем быть у вас. Вот как хорошо.