Двадцатый век Анны Капицы: воспоминания, письма

3 июля 1935 г., Москва

…Насчет твоего приезда. Я согласен с тобой, что тебе надо приехать, но после того, как здесь побывают W[ebster] и физиологи. Я уверен, что эту зиму мы проведем вместе. Конечно, мы будем вместе. <…> Как я ни ругаюсь с нашими идиотами, но мне кажется, <…> что мы друг друга понимаем (и, как ни странно, даже любим?!). И они уверены во мне: что в крайнем случае я проявлю всегда себя как друг Союза. И хотя они бурчат разную гадость, но совсем немыслимо, чтобы они не ценили ту поддержку, которую я им оказывал всегда. В то же время, как они меня ни пугай, все же у меня есть чувство, [что] очень плохо со мной не поступят [85]. А пожить с тобой на севере и порыть землю, это совсем не так плохо — похудеем и окрепнем. Но я сейчас достаточно поправился, гребу свободно 1 1/2 [часа], сердце ни-ни, и опять нервы в порядке, и я готов в бой за нашу науку и за прочее. Чего мне еще ждать, я думаю на днях написать письмо Мо[лотову], а потом формальную просьбу об отставке в Президиум Ак[адемии] наук. Перееду в Ленинград, ликвидирую Москву и если не уеду еще дальше на север, то займусь тихо и мирно физиологией. Наши поругаются, поругаются, а потом все забывается.

Мне так приятно, что ты меня любишь и ты такой большой мой друг. Это придает мне силу жизни и счастья. Ведь счастливым можно научиться быть в любых обстоятельствах. Но несчастный только тот, кто вступает в сделку со своей совестью. Пока наши идиоты меня не убедят в том, что я действительно могу продолжать свою работу научную здесь даже приблизительно так, как в Кембридже, я за нее взяться не смогу…»

«№ 99

12 июля 1935 г., Москва

…Ты меня очень беспокоишь, больше всего на свете. Ведь вот я, конечно, несчастный, но я привык быть несчастным, и вся моя прежняя жизнь была несчастной. Конечно, до того, как мы с тобой начали жить вместе. Но очень возможно, что тебе еще придется покоротать [жизнь] в одиночестве, пока к моему занятию физиологией не привыкнут и пока я не сумею создать себе имя в этой области, если вообще сумею. Но, конечно, надо надеяться на лучшее. И вот [важно], чтобы ты не теряла бодрости духа и своего веселья и была хорошей матерью ребятам, это самое для меня главное.

Ты видишь, как здорово я справился со своими нервами, так и ты держи себя в руках. Это большая школа жизни, и она тебе, кроме хорошего, ничего не даст.

Но пойми, милая моя, вся моя сила в тебе. Если ты будешь весела и бодра, я здесь создам себе положение как физиолог. Никто не даст мне на вид 41 год, а в душе я себя другой раз чувствую таким же озорным, каким я был, когда мне было 15 лет и я дразнил француза в реальном училище и меня записывали в журнал…»

Телеграмма

27 июля 1935 г., Москва

Чувствую себя хорошо тчк Скоро ты получишь возможность посетить меня тчк Отложи отъезд матери тчк Целую = Петр

«№ 160

28 июля 1935 г., Кембридж

…Вчера получила Твою телеграмму и очень ей обрадовалась. До того, что позвонила Кр[окодилу] и сказала ему. А он, знаешь, что первое спросил? „А вы уверены, что это он послал?“ Даже озадачил меня. Но я ответила, что как будто да.

Он теперь стал очень недоверчивый, это его испортили наши с их всякими подозрениями и пр. Между прочим, они на меня отчего-то очень сердятся, вот чудаки. Но это все пустяки, а самое главное, что мы, правда, может быть, скоро увидимся. А потом мне приятно, что отсюда народ Тебя повидает, именно Adr[ian] и другие. <…> Мне очень интересно знать, приехал Дир[ак] или нет и гуляете [вы] с ним вместе под Москвой или в Москве и Ты, что называется, brush up your English… [86]( см. „Дирак — ты настоящий и очень драгоценный друг…“.)»

Во время переговоров с советником полпредства СССР Г. А. Астаховым Резерфорд и Ф. Э. Смит в первую очередь поставили вопрос о беспрепятственной и желательно уединенной встрече Капицы с кембриджским физиологом Э. Эдрианом, который примет участие в Международном конгрессе физиологов в Ленинграде и Москве. Резерфорду необходима была абсолютно достоверная информации о положении Капицы и его пожеланиях.

13 июля Резерфорд напоминает Майскому о своем разговоре с Астаховым и о том, что до начала конгресса физиологов остается совсем немного времени.

27 июля Майский, будто речь идет о чем-то само собой разумеющемся, отвечает Резерфорду: «Любой участник этого конгресса сможет, если пожелает, встретиться и побеседовать с профессором Капицей или с любым другим советским гражданином, и для этого, разумеется, не требуется никакая предварительная договоренность со мной».

Резерфорд тут же отправляет Анне Алексеевне записку:

«Только что получил письмо от Майского. Прочтите и верните и сообщите Эдриану. Удивительно, что понадобилось 5 недель, чтобы получить этот ответ. Р.»

Анна Алексеевна, исполняя поручение Резерфорда, 30 июля отправляет Эдриану копию письма Майского. И пишет ему: