Дваждырожденные

— Прорвав строй Дроны, он спас наши жиз ни… — тихо сказал я. — Я знал его еще в Панча– ле, и уже тогда он мечтал о подобном подвиге. Вам мои речи могут показаться наивными, но мы чув ствовали, что Абхиманью был рожден для вели кой жертвы и подчас просто не знал, что ему де лать со всей остальной жизнью. Он не мог не сра жаться, ибо только это и было целью его вопло щения. Теперь же зерно его духа впитало вели кий опыт, не омрачив прошлого, не отяготив кар му разочарованиями пустой, наполненной раска янием жизни. Верьте мне, мы любили его.

Она смотрела на меня долгим понимающим взглядом, чуть склонив голову набок:

— Наверное, вы правы, но я так и не успела насытиться созерцанием моего мальчика. Муд рость апсары ничтожна, раз не могу я постичь сер дцем смысл гибели единственного сына. Никакие слова о карме не избавят меня от боли.

Она ушла, а я вновь задумался о Карне и Абхиманью. Обоих героев погубили приверженность долгу и стремление к совершенству. Жизнь каждого была подобна полету стрелы. Но одного влекло стремление любой ценой сравняться в славе и величии с отцом, а другой покинул отца ради невнятного зова высшего предназначения. Оба были кшатриями, оба возвышались искусством убивать. Было ли время у них задуматься, против кого обращают боги их стрелы? Жизнь, обретя стремительность водопада, бросила Карну в объятия Ду-рьодханы. Соперничая с Арджуной, мечтая о Дра-упади, он лишился внутренней свободы. Приняв царское величие из рук повелителя Хастинапура, великий герой превратился в щепку, несущуюся по воле потока. Пришли богатство, почести, слава. Но надо было все выше задирать голову, чтобы не захлебнуться в мутной воде соблазнов. Может быть, смерть была для него единственным достойным выходом. И все-таки Карна, я думаю, был намного счастливее Абхиманью. Как много он успел пережить! На какой грани мрака сиял алтарь его сердца!

Разве вина героев, что не успели они познать истинной свободы, дарованной большинству от самого рождения, — свободы выбора?После разговора с Крипой многие сокровища души, составлявшие смысл моей жизни, превратились в ничтожные осколки прошлого. Самым разумным из всех возможных путей представлялся тот, что вел к спасению собственной жизни. Впрочем, пока я не обсудил этого с Латой, приходилось терпеливо ждать. Я отправился в зал собраний, где Санджая все шептал страшные слова слепому повелителю Хастинапура. Там уже была Лата. Оглядевшись, я понял, что в зале собрались, наверное, все оставшиеся в живых обитатели цитадели. Что-то подсказало им, что восемнадцатый день битвы окажется последним.

Санджая поведал о попытке патриарха Крипы убедить Дурьодхану просить мира.