Две дамы и король

Она непроизвольно дернулась назад, не в силах вымолвить ни слова. Подумала: «Этого не может быть» — и попятилась — неловко, будто через силу. Впрочем, пятиться особо было некуда. Она сразу же почувствовал под лопатками угол лифта. И, как тогда на перекрестке, ее мозг зациклился на одной фразе. «Этого не может быть, не может быть», — крутилось у нее в голове. Наблюдая за этим жутким лицом, она понимала, что надо закричать, выдернуть из сумки баллончик, бежать, что-то делать, как-то сопротивляться, но не могла сбросить оцепенения. И лишь это жалкое, беспомощное, бродящее по кругу «не может быть»…

Кира только и сумела, что поднять дрожащие руки и выставить их перед собой, защищаясь. Но какая же это защита?

Губин посмотрел на часы — скоро половина первого, а он все еще не доехал до именинницы Таи. Как бы им там не показалось это подозрительным. Дела делами, но все же… Губин откинулся на спинку заднего сиденья, нет, неудобно. Он уронил голову на грудь и помассировал пальцами мышцы шеи. Ах, Регина это делает гениально! Он поморщился от резкой боли в закаменевшем загривке — почему именно после долгой работы на компьютере или даже после напряженных переговоров шейные мышцы болят так, будто на нем воду возили?

Он недавно расстался с Региной, они задержались в его кабинете. Он стал вспоминать — она сидела боком на его высоком столе и листала Фаулза. Голова чуть склонена, но спина прямая, волосы упали на щеку… Одна нога Регины упирается в пол, другая болтается на весу. Она читала и думала о Фаулзе, а он смотрел, курил и думал о ней.

Губин давно перестал ее избегать — понял, что бесполезно. Она была не где-то там, в своем кабинете в издательстве, или в командировке в Вене, или дома с мужем у себя на окраине, она была в нем. А себя как избежишь? Что в конце концов говорят мудрые? Как избавиться от соблазна? Пойти ему навстречу и оставить его в прошлом.

Регина рассмеялась — встретила у Фаулза что-то смешное. А может, рассмеялась просто от удовольствия — так он ей нравился.

— Губин, это гениально, вы молодец, что первым додумались купить права.

Он разлил по бокалам шампанское.

— Это ты так считаешь, а некоторые говорят, что я хрен на этом заработаю.

— Ах, да разве в этом дело? — ответила Регина совсем в духе Подомацкина. — Деньги тут ни при чем.

Губин посмотрел на Регину — вот максималистка!

Продолжать их давнишний классический редакционный спор о том, может ли принести прибыль хорошая литература или массовый читатель в России темный, тупой и примитивный, не любящий в процессе чтения предпринимать никаких умственных усилий, ему не хотелось.

— Все равно — выпьем за гениального Фаулза и за умницу меня! — предложил Губин.

Регина оставила книгу на столе, перешла в глубокое мягкое кресло и взяла бокал — ни грамма тревоги, ни капли рисовки, сама естественность. Она не боялась мужчин. «Наверное, потому что знает: ни один ее не стоит», — подумал Губин. Регина, высоко запрокинув голову, допивала шампанское, а он не отрываясь смотрел на ее горло. Потом очень спокойно, размеренными твердыми движениями Губин тщательно затушил сигарету в пепельнице и, пока она еще не успела открыть глаза после длинного сладкого глотка, взял ее лицо в свои ладони…

В последнее время, когда он ехал от Регины к Кире или наоборот — от Киры к Регине, его всегда посещало чувство постыдного самодовольства. «Какие женщины — и обе мои!» Он прогонял эту мысль — слишком уж глупо. Но несколько секунд, пока мысль не уходила, испытывал самый настоящий кайф. Он старался не мучить себя дурацкими вопросами — можно ли быть влюбленным одновременно в двух женщин, и что будет дальше, и хорошо ли это. На эти вопросы не существовало ответов, и ни к чему было начинать бесполезную изматывающую рефлексию. Он просто сразу их разделил: Кира — это одно, а Регина — другое. Он никогда их мысленно не сравнивал и не видел здесь никакой проблемы.