Две дороги

— Познакомьтесь, пан Дружиловский, это мои друзья, — сказал Моравский. — Майор французской армии Лорен. — Молодой франт любезно улыбнулся на поклон Дружиловского. — Вы должны знать, — весело продолжал Моравский, — что между Польшей и Францией издавна существует не только политическая, но и национально-психологическая близость. Недаром мы свою Варшаву называем маленьким Парижем. — Моравский и майор Лорен рассмеялись. Выражение желтого лица у пожилого не изменилось, он посматривал на Дружиловского строго.

— Лично у меня от майора Лорена нет никаких секретов, — продолжал Моравский. — Как я надеюсь, и у него от меня.

Майор Лорен кивнул и сказал что-то по-французски.

— Майор убежден, — перевел Моравский, — со временем историки откроют, что Париж в переводе на польский язык означает Варшава.

Как-то незаметно разговор перешел на дела. Француз изъявил желание поближе познакомиться с Дружиловским и даже, если он не возражает, воспользоваться его услугами.

Моравский перевел его слова и весело воскликнул:

— Боже мой: кто может отказаться? Мсье Дружиловский солжет, если скажет, будто он не хочет побывать в Париже...

Спустя полчаса Дружиловский стал агентом французской разведки «Сюрте женераль» на разовой плате. Все произошло так быстро, и господа были столь напористы, что он подписал обязательство, не имея возможности ни с кем согласовать этот шаг. Впрочем, для немцев это может остаться тайной... Майор Лорен вручил новому агенту триста марок, сказав при этом что-то очень рассмешившее Моравского, тут же простился со всеми. Моравский проводил его в переднюю, а вернувшись, представил наконец сидевшего у окна пожилого человека.

— Пан Перацкий. Мой коллега, а чтобы быть точнее — мой патрон.

Поляк кивнул Дружиловскому и жестом пригласил сесть возле него. Пока он придвигал кресло и усаживался, Перацкий тяжелым взглядом из-под оплывших век наблюдал за ним.

— Не трудно вам в Берлине? — тихо спросил Перацкий.

— Нет.

— Как у вас обстоят дела с личной жизнью?

— На это у меня нет времени.

— Ваша жена сюда приедет?

— Не... думаю... — запнулся Дружиловский. Черт бы побрал этого костлявого поляка — что ни вопрос, то загадка. А тут еще его глаза — серые, будто придавленные веками, холодные, злые. На всякий случай он отвечал односложно, его страх усиливался.

Перацкий долго молчал, и в это время его тяжелые веки сомкнулись. Он точно отпустил Дружиловского на минуту из-под власти своего взгляда.

— Хочу призвать вас к осторожности и осмотрительности, — заговорил он наконец так тихо, что Дружиловский вынужден был наклониться к нему, чтобы лучше слышать. — Нельзя, чтобы у вас было несколько богов. Обязанности могут быть разные... — лежавшая на подлокотнике кресла желтая рука поляка сделала скупое пренебрежительное движение. — Но бог должен быть один. — Указательный палец поляка приподнялся. — Один. И это Польша. Ваши корни там, и, пока вы это понимаете, вас не ждут никакие неприятности. В нашем деле очень важно, чтобы спина была защищена.

(Давая этот совет, Перацкий, конечно, не мог знать, что спустя немного времени, когда он уже будет министром внутренних дел Польши, ему именно в спину всадят несколько смертельных пуль украинские националисты.)

Убедившись, что никакая опасность, по крайней мере сейчас, ему не грозит, Дружиловский слушал нравоучения поляка с непроницаемым лицом, и только тонкие брови его были чуть приподняты, будто он недоумевал, зачем ему об этом говорят.

— Отныне вы будете встречаться со мной, — чуть громче сказал Перацкий.

Дружиловский удивленно оглянулся на Моравского, но тот читал газету.

— Должен предупредить... у меня неважный характер. Но изменить его я не могу, да и не вижу в этом необходимости.

— Не понимаю, к чему этот разговор, — обиженно сказал Дружиловский.

— К тому, пан Дружиловский, что ваш характер мне тоже не очень нравится, и этот вывод я сделал не сегодня. Боюсь к тому же, что всем известная мягкость пана Моравского не пошла вам на пользу.

На красивеньком лице подпоручика застыло выражение оскорбленного достоинства. Он, прищурясь, смотрел на давно опостылевший ему плакат о разысканных Красным Крестом поляках.

— Перейдем к делу, — сказал Перацкий. — Польше нужен советский документ, затрагивающий интересы Америки. Вы поняли? Документ советский против Америки.

— Не понимаю, — пробормотал Дружиловский, испугавшись. Он решил, что ему нарочно дают задание, которое он не может выполнить.

— Я сказал достаточно ясно, и здесь не первый класс гимназии, — вдруг громким голосом сказал Перацкий.

— Где же я его возьму? С советскими учреждениями я не связан, — решительно заявил Дружиловский.

— Пан Дружиловский, — покачал головой Перацкий. — Я рассчитывал на вашу сообразительность, высоко аттестованную мне паном Моравским. Или вы сумели ввести его в заблуждение?

— Он просто скромничает, — откладывая газету, отозвался Моравский, как всегда, мягко и улыбчиво.

— Почему же он тогда меня не понимает? — спросил Перацкий. — Это же так просто: нам нужен документ, значит, он должен быть. А его происхождение нас не интересует.