Две дороги

Если русский текст был действительно написан Рейли, то многие части головоломки становятся на свои места. По словам Уильяма Батлера, обнаружившего русский текст письма в архивах Гарварда, этот текст первоначально появился в Париже. Американский консул Уэсткотт осенью 1924 года писал в неофициальной памятной записке, что этот документ был получен им от агента за кодовым номером ABI.

Рейли, как сказано в книге его жены, в июле — августе того года находился в Париже[6] и был причастен к очень «важному политическому делу, подробности которого я не имею права раскрывать».

Он был тогда очень близок к польской разведке, которую давно подозревали в том, что она подделывает документы и сбывает их европейским разведкам того времени. Поляки были ярыми противниками какого-либо сближения между Советской Россией и Западом.

На родине Рейли, в Англии, причастность его к этому делу проливает свет на еще две загадки. Становится ясно, почему столь многие среди английской правящей верхушки поверили в подлинность этого письма: репутация Рейли в мире разведки была безупречной. Его объяснения, почему документ написан его почерком, не вызвали бы у его ближайших коллег никакого недоверия. По всей вероятности, Рейли разъяснил, что он получил оригинал лишь на короткое время и спешил переписать его прежде, чем исчезновение его будет замечено.

Неизвестно — и, возможно, никогда не станет известным, — не был ли сам Рейли одурачен и не поверил ли он вполне искренне в аутентичность «Письма Зиновьева», или же он добыл его, зная, что это фальшивка. Три года назад три репортера газеты «Санди таймс» в книге «Письмо Зиновьева» установили, что замысел письма, если не вся его фразеология, принадлежал русской эмигрантской «фабрике фальшивок», работавшей при покровительстве польской разведки в Берлине. Не было ли это известно также и Рейли?..»

В заключение газета писала:

«Подлинное имя капитана Сиднея Рейли — Зигмунд Георгиевич Розенблюм. В министерстве иностранных дел его звали «шпионом, который не делает ошибок». С любой точки зрения это был незаурядный человек. Вся беда в том, что Сидней Рейли был не прочь разрекламировать себя, и легенда вокруг его имени частично была соткана им самим.

В начале двадцатых годов он сотрудничал с эмигрантскими организациями в Западной Европе, и его связи с этими кругами вовлекли его в заговор вокруг «Письма Зиновьева».

Рейли был азартным человеком и не раз держал пари с судьбой. Самым пылким его желанием было «погибнуть в максимально романтической обстановке», говорится в одном рассказе о нем. Он был расстрелян в России».

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

У Дружиловского была записная книжка из желтой кожи. На обложке золотом тиснено «Дневник» и инициалы «С. Д.». На первой страничке надпись — «Самое важное» и ниже — эпиграф, что ли: «Жизнь — это море, в котором плывут корабли. Но — море это еще и подводные рифы, и шторм, и девятый вал, который слабых кидает на дно, а сильных поднимает к небу. Где же он, мой девятый вал?» Дневник показывает нам человека весьма ограниченных данных, но с беспредельной уверенностью, что он предназначен сыграть выдающуюся роль в жизни всех. В момент своего наибольшего успеха, когда его фальшивками занимались государственные деятели нескольких стран, он сделал такую запись: «Покончим с большевиками и вернемся в Россию под колокольный звон. Но Зиверт, конечно, прав — толкучка там будет невероятная, все полезут. Мне зачтется все. Поверю бумаге мечту — хотел бы я стать во главе российской полиции, ведь, кто сидит на этом месте, держит в руках всех...»

Всех, кто его обманул, обидел, унизил, он называет в своем дневнике подлецами, но собственную подлость считает не только добродетелью, но самым подходящим оружием в битве за достойное место в жизни: «Что-то везет мне на всяких подлецов, иногда просто зло берет, я стараюсь, работаю, выкладываюсь на всю силу, а главную славу за то, что я сделал, гребут какие-то подлецы».

Особо выделены записи о получении денег. Они обязательно на отдельных страничках: сумма, от кого, когда и краткий комментарий вроде: «Весьма прилично» или «Скупая сволочь». И все это аккуратно обведено рамочкой.

Все остальное в дневнике — своеобразная исповедь мерзавца. Вот запись, относящаяся, судя по всему, к тому времени, о котором идет рассказ:

«Нюську прогнал, и в комнате, где я на нее тратил деньги, теперь я их делаю. Немецких нюсек вокруг сколько хочешь и даже бесплатных. А все ж Нюськи жаль — уж больно пахло от нее Русью и плакала она как истинная русская баба, с подвоем. Но ничего не поделаешь — мы рабы политики... Все-таки душа моя больше лежит к тому, что немцы называют «гешефтмахер», тут все ясно — входишь в дело, и оно дает дивиденды. Скоплю капиталец, пойду в коммерцию. А политика будет у меня как побочный доход. Зиверт — настоящий друг и знает мне цену — сунул в свое золотое дельце. Сдохнуть можно как доходно! А у него, наверно, такие штуки всегда имеются, надо мне постараться, чтобы иметь от него вексель доверия на будущее. В общем, жизнь приятное занятие».