В приемной полковника много народу. Я записываюсь в очередь и сажусь с газетой у окна. И вдруг... открывается дверь, из кабинета коменданта выходят прессбаумские девственницы!.. На этот раз они вместо зонтиков держат под мышкой толстые портфели, запихивая туда кипы каких-то свидетельств с разноцветными печатями.
Когда они со строгими, непроницаемыми лицами, гордо вскинув головы, шлепая ботфортами, покидают приемную, я спрашиваю у адъютанта полковника:
Интересно, что могли просить у коменданта эти две женщины?
У коменданта!.. — Адъютант смотрит на меня уничтожающим взглядом. — Они просят у Советского правительства! Пенсию!.. За потерю девственности! — взрывается адъютант.
Хорн. Центр города.
У подъезда двухэтажного особняка толпится группа наших солдат из десантных войск. На дверях приколота бумажка, на которой русскими печатными буквами выведено: «Живот енглези».
Гадают солдаты: что это может означать?
Здесь, видимо, живут англичане! — осеняет догадка молоденького сержанта, и он смело нажимает на звонок.
Дверь открывается, и на пороге появляется женщина средних лет. На ней свежий фартук в полоску, в руках — связка ключей.
Сержант спрашивает по-английски:
Вы являетесь хозяйкой дома?
Женщина пожимает плечами: она не понимает по- английски.
Вы являетесь хозяйкой дома? — спрашивает сержант по-немецки.
Нет, нет! — отвечает женщина. — Я только дальняя родственница фрау Ельзи...
Здесь живут англичане? Вы можете нас провести к ним? Я хотел бы немного поговорить...
Женщина, хотя и смущенно, но перебивает сержанта :
Я и есть англичанка...
Но вы же немка! — говорит сержант.
Но незадолго перед войной я больше месяца прожила с фрау Ельзой в Англии...
Сержант переводит, и солдаты дружно хохочут.
И этого, вы думаете, достаточно, чтобы стать англичанкой? — спрашивает сержант.
Вообще-то — нет. Но на время войны... достаточно,— не моргнув глазом, отвечает женщина.
Солдаты во главе с сержантом входят в дом. В нем много мужчин с военной выправкой. Конечно, ни одного англичанина. Но переодетых эсэсовцев — больше половины.
Сегодня я приехал в Розенбург. Это недалеко от Хорна. Розенбург знаменит древним замком, построенным в XII веке.
У ворот замка ко мне подходит гид-австриец. Он в кожаных шортах и курточке, в зеленой тирольской шляпе, утыканной крашеными перьями.
Свой рассказ о замке гид начинает с большого квадратного двора. Много веков назад здесь на горячих и быстрых конях, закрывшись крепкими щитами, бились на турнирах белокурые рыцари.
Потом мы идем по замку. Как и во всяком замке, в нем неуютно и скучно.
А природа вокруг пышная, прекрасная. Стоит замок на высокой, неприступной скале. Внизу — пропасть, река, деревушка.
Когда мы возвращаемся через двор, где когда-то ломались копья и звенели мечи рыцарей, мой гид достает из кармана пухлый конверт и, приподняв шляпу с пестрыми перьями, угодливо спрашивает:
— Не купит ли герр капитан порнографические открытки?
•
После окончания войны я некоторое время жил в пригороде Вены, на вилле «Роза». Принадлежала она известному когда-то часовых дел мастеру Иоганну Штрамеру. Вилла эта ничего примечательного собой не представляла, по соседству с нею были другие виллы, куда богаче, пышнее и благоустроеннее, но она меня привлекала своим запущенным садом, буйной зеленью.
Хозяин виллы Иоганн Штрамер был слепой старик. Ослеп он лет десять тому назад на почве какого-то нервного потрясения и теперь, вдали от столицы, тихо и мирно доживал свой век. Я помню его всегда сидящим на скамейке под высоким вишневым деревом в долгой и молчаливой сосредоточенности.
Хозяйничала на вилле его жена, фрау Мариана.
Старик со старухой занимали верхнюю половину виллы. Мне же они охотно уступили нижнюю, с большой стеклянной верандой, выходящей прямо в сад. У меня была спальня, кабинет и столовая с развешанной по стенам и расставленной на полочках удивительно интересной и богатой коллекцией самых различных стенных, настольных и карманных часов. Коллекция представляла большую ценность, и хотя старики жили в нужде, они ни за какие деньги не соглашались ее продать. Очень часто в свободное от занятий время или после обеда я подолгу просиживал в столовой, слушая тиканье и бой этих удивительных часов. Многие из них были ручной работы, неизвестных мастеров. Особенно мне запомнились одни — карманные часы. Иоганн Штрамер купил их у раненого солдата еще в прошлую войну: весь тончайший механизм этих часов был выполнен солдатом крохотным напильником в окопе.
Как-то после обеда фрау Мариана принесла мне визитную карточку некоего мистера Патерсона и сказала, что неизвестный ей американец просит его принять по весьма важному делу.