Две недели в другом городе. Вечер в Византии

Они оба рассмеялись. «Благодарю тебя, Господи, за то, что на свете существуют поклонницы», – подумал Джек, стыдясь своих мыслей. Он снова обнял ее, коснувшись рукой густых темных волос Вероники. «А я-то считал, что давно получил весь гонорар за эту картину, – мелькнуло в голове Джека. – Сейчас, похоже, мне обломилось то, что гильдия киноактеров называет «побочными дивидендами». Щедрые побочные дивиденды».

Он повернулся к Веронике и положил свою руку на кисть девушки.

– Что ты хочешь? – шепнула она.

– Что-нибудь типично итальянское.

Глава 7

Джек услышал какой-то стук. Неохотно открыл глаза. В комнате было темно. Погруженный в сладостное забытье, он не знал и не хотел знать, где он находится, который сейчас час, день это или ночь. Робкий стук повторился; он увидел, что дверь гостиной со скрипом приоткрылась и на пол спальни упала узкая полоска желтого света. Джек понял, что он один и покоится в своей кровати в номере 654 римской гостиницы.

– Войдите. – Он натянул до шеи смятую простыню, потому что лежал совершенно голый.

Дверь отворилась шире, и он увидел горничную. Она стояла, улыбаясь ртом, в котором недоставало нескольких зубов, и держа в руке вешалку с пиджаком, как охотничий трофей. «Посмотри, что я поймала сегодня в римских джунглях: американский пиджак, окропленный американской кровью».

– La giacca, – радостно произнесла она. – La giacca del signore. E pulita[18]

.

Горничная, тяжело волоча ноги по ковру, источая еле уловимый запах пота, прошла к шкафу и повесила пиджак; при этом она с нежностью поглаживала его, словно это было ее любимое домашнее животное. Джек хотел дать ей чаевые, но не мог подняться с кровати. Он понимал, что вряд ли шокировал бы пожилую женщину, за тридцать лет вдоволь насмотревшуюся в спальнях римских гостиниц на наготу тела и души, но все же Джек решил, что свою сотню лир она получит в другой раз.

– Grazie[19], – сказал Джек, вдыхая тонкий аромат, который оставила после себя Вероника. – Grazie, tanti[20]

.

– Prego, prego[21], – жалобно пропела горничная, внимательно осматривая комнату, не упуская из виду ничего, новоявленный Шерлок Холмс в голубом переднике, составляющий в своей каморке опасное, как динамит, досье на обитателей христианского города.

Не получив своей сотни лир и возмущаясь скупостью богатых, она покинула номер. Горничная не закрыла за собой дверь, и Джек услышал, как она идет по гостиной, ворча себе под нос; стихающий шум ее шагов казался далеким отзвуком людского рева, раздававшегося в 1917 году под стенами Кремля. Наконец хлопнула наружная дверь, и Джек блаженно вытянулся в теплой кровати, слушая урчание воды в батареях, предаваясь сладостным воспоминаниям о прошедшем дне. «Не так уж и плохо, что из носа потекла кровь, – подумал он, – иначе какой предлог нашла бы Вероника для того, чтобы подняться ко мне в номер? Если встречу снова того пьяного, возможно, пожму ему руку».

Джек зажег ночник и посмотрел на часы. Семь часов. От бессонницы есть неплохое средство. Единственным подтверждением того, что недавно здесь была Вероника, служил тончайший аромат, испускаемый простынями. Когда она ушла? Одна француженка сказала ему, что мужчина, засыпающий после любви, поступает невежливо. «Я – грубый, невоспитанный американец, дикий индеец», – подумал Джек.

Он вспомнил о жене и попытался понять, испытывает ли чувство вины. Лежа в теплой смятой постели, Джек испытывал гамму чувств, но чувства вины среди них не было. Прожив с Элен восемь лет, он ни разу не изменил ей. Раз или два он был близок к тому, чтобы вступить в связь с другой женщиной, но в самую последнюю минуту воздерживался от этого. Не по соображениям нравственности – этические табу играли важную роль в иных вопросах; пройдя через несколько браков, хорошо зная, как живут другие семейные пары, Джек считал физическую верность скорее исключением, чем нормой. Хранил ли он верность Элен потому, что любил ее? Но порой он вовсе не любил ее – как, например, в день отлета из Парижа. Или потому, что недостаточно сильно любил жену и испытывал чувство вины, заставлявшее его блюсти внешнюю сторону брака в надежде, что когда-нибудь изображаемое превратится в реальность? А может, потому, что он был благодарен Элен за ее доброту, красоту и любовь к нему? Или причина крылась в том, что он был женат слишком много раз, страдал сам и приносил страдания другим? Или в том, что после бурной молодости его устраивали покой и размеренность жизни, дополняемые искусно поддерживаемой страстью? Сегодня, подумал он, душевному покою и размеренности жизни пришел конец. Если бы он чувствовал, что может влюбиться в Веронику, говорил себе Джек, он не позволил бы ей подняться в номер. Но случившееся (о благословенный случай!) никому не принесло вреда. Он лениво переместился на то место, где недавно лежала Вероника, оставившая на подушке два длинных темных волоса. В конце концов, подумал Джек, это всего лишь две недели.