Две повести о любви

Мой отец умер, несколько недель тому назад. Он должен был умереть со дня на день. Как-то ночью, во время затемнения, его сбил велосипедист. У него произошло заражение крови, потом началась гангрена, это был жалкий конец. В свой последний час он потребовал меня, я должна была принести в больницу его трубку. Было около девяти вечера, я набила ее, как он пожелал, разожгла и сунула ему меж зубов. Он сделал одну затяжку, улыбнулся, закашлялся и умер. Отец был крепким, весил почти восемьдесят кило. А под конец меньше пятидесяти.

Пако убежал в четыре часа дня, когда войска Франко были уже в городе. Мы с Маргой, собственно говоря, тоже хотели бежать. Все знали, что мы были в «Красной помощи». Мне в лазарете дали чин лейтенанта. Словом, нам надо было исчезнуть. Но у матери было много серебра, украшений, хрусталя, все это она хотела взять с собой.

— Не брошу же я это все здесь, — сказала она.

— Пальто и одеяло, больше тебе ничего не нужно, — ответили мы.

Но она не хотела ни с чем расставаться. Разумеется, получилось много багажа, и для него не нашлось места на грузовике.

— Поезжайте, — сказала она, — я останусь.

— Об этом не может быть и речи.

В общем, мы остались.

После того как фашисты заняли город, она пожалела, что мы не убежали.

— Я для вас только обуза, — причитала она, — я вам жизнь порчу.

— С чего ты взяла, что бы мы без тебя делали?

Но переубедить ее, что она для нас не бремя, было невозможно. К тому же она вбила себе в голову, что должна встретиться с нашим отцом.

— Скоро быть встрече на небесах, — говорила она. — На то воля Божья.

— Если на то действительно Его воля, — возражала я, — почему Он не убил вас вместе?

Она на это:

— Потому что Бог живет на том свете.

А я:

— Ах вот как, на том свете? А где именно, если позволишь спросить? Где Он живет, твой Бог, на вилле или в хижине?

— Ах, Марина, не говори так. Это богохульство.

Но я не могла иначе, я не воспринимала ее всерьез. Моя мать никогда не была коммунисткой. Она была социалисткой, причем довольно ограниченной. Концепцию свободной любви, к примеру, она никогда не могла понять. Все, что хотите, говорила она, но дети должны быть с матерью. В этом ее нельзя было переубедить. А теперь, видите ли, она была одержима мыслью покончить с собой. Чтобы я сразу попала на небо, твердила она, где меня ждет Франсиско. Для нее наш отец был одновременно и матерью, и отцом, и дядей, и сестрой, и дедом, она в нем души не чаяла. Без него она была ничем.

Я не спускала с нее глаз. Ночью я привязывала ее к кровати, после того как она дважды пыталась выброситься из окна. Потом ей удалось подговорить мою сестру: как-то ночью слышу шорохи, вскакиваю, зажигаю свет и вижу: обе уже стоят рядышком на балконе. Я хватаю их, тащу назад и с силой толкаю на кровать.

И в самом деле, сестра тоже хотела покончить с собой, потому что мать внушила ей: ты такая же, как я, Маргарита, беззащитная и одинокая, что тебе делать на этом свете. Сестра потом несколько раз пыталась убить себя. Несмотря на ее любовь к Руди, она не хотела жить дальше. В этом есть отчасти моя вина, из-за тех слов, что вырвались у меня от полного отчаяния, я тогда не имела в виду ничего плохого. Это случилось 1 мая 1939 года и потом портило мне каждый Первомай, а я каждый год хожу на демонстрацию, с тех пор как отец взял меня маленькую с собой в первый раз.

В тот день Первого мая мать уже лежала в постели, но еще не спала. Каждый вечер я сначала брала ее к себе, в свою кровать, пока она не успокаивалась, и лишь потом отводила в ее комнату и привязывала к кровати. Но тогда она лежала еще у меня. А мне срочно понадобилось в туалет. И я попросила сестру последить за ней. Не спускай с нее глаз, сказала я, не разрешай ей даже шевелиться. Но стоило мне только выйти из комнаты, как мать тут же начала льстить ей: Маргарита, ты лучше всех, ты не такая злая, как Марина, будь лапочкой, моя славная маленькая девочка, подойди, поцелуй меня, я хочу спать. Оставь меня одну. И моя дура сестра попалась на ее удочку. А это было, заметьте, всего через несколько часов после того, как мать пыталась прыгнуть с балкона.

Словом, Маргарита укрывает ее, выходит, и мать тут же закрывается на задвижку. Заметив это, Маргарита начинает трясти ручку, я слышу глухой шум, удар о землю на улице, выбегаю из туалета и кричу: «Она на твоей совести, Маргарита!»

Эту фразу она не могла забыть. И поэтому каждую ночь после этого пыталась покончить с жизнью. Все время подкрадывалась к окну, я глаз не могла сомкнуть. Целую неделю, каждую ночь. Потом одна из кузин взяла ее к себе и спала с ней в одной постели, положив Маргариту к стене.

Она еще ребенком легко поддавалась влиянию. Отец никогда не заставлял нас ходить на уроки закона Божьего, но однажды она поехала в летний лагерь, и там воспитатели свели ее с ума сказками о сатане, об адском огне и вечном проклятии, она долго не могла отделаться от этого, и что-то осело, вероятно, в ее голове навечно.