Две повести о тайнах истории

Ответа на все это не было. Туземцы острова к тому времени, как исследователи заинтересовались вопросом, уже не умели наносить рисунки на деревянные таблицы: последний туземец, умевший хотя бы разбирать их (он пел, глядя на эти таблицы), также умер вскоре после того, как его разыскали. Это было в 60-х годах прошлого века. Впрочем, и записи с его слов не дали ответа на вопрос: читал ли он таблицы или складывал всякий раз импровизации по поводу изображенных рисунков? А это разные вещи, и из них следуют разные выводы. Одно дело, если народ достиг столь высокой ступени развития, что создал уже самостоятельную письменность, и другое — если эти знаки не более чем только рисунки.

Но как ни заманчиво было разгадать странную культуру острова Пасхи, ученые все же не продвигались ни на шаг. По-прежнему таинственные, лежали несколько таблиц с рисунками в музее Брэн-ле-Конт в Бельгии, две таблицы — в Британском музее, две — у нас, в Музее этнографии и антропологии (дар Миклухо-Маклая), и по одной в нескольких музеях Европы, Чили и Северной Америки. И вот публикация, даже смысл заголовка которой трудно усвоить непосвященному, заметка, скрытая в журнале с 2,5-тысячным тиражом, неожиданно сообщала о выдающемся, можно сказать без преувеличения — мировом, открытии, сделанном советским ученым. Непонятные рисунки с таблиц острова Пасхи — оказывается не рисунки, а, совершенно точно, письмена, причем письмена ранней стадии развития письменности. Население острова Пасхи, где древнейшие памятники культуры обладают давностью десяти тысяч лет, имело самостоятельную письменность. И сделал это открытие, как сообщала статья, «молодой советский исследователь Борис Григорьевич Кудрявцев». Правда, он даже не успел подготовить его полностью к печати — он безвременно погиб в марте 1943 года, и статья в журнале была снабжена скорбным подзаголовком бывшего научного консультанта его — профессора Ольдерогге: «По неопубликованным данным Б. Г. Кудрявцева».

Кудрявцев доказал свою точку зрения так. Скрупулезно исследовав хранившиеся у нас две таблицы (доступ к ним устроил ему Ольдерогге), Кудрявцев обратил внимание на то, что некоторые группы рисунков на таблицах повторяются. Это настолько поразило его сначала, что он самому себе не поверил: не может быть, чтобы никто до него не заметил этого. Но чем больше он вглядывался в них, тем больше убеждался, что прав. Так бывает с зайцем на загадочной картинке: сперва его ни за что не найти, зато когда отыщешь — никак не понять, как его не видят другие!

Чтобы проверить себя еще строже, Кудрявцев решил разыскать в литературе все опубликованные снимки с таблиц, найденных на острове Пасхи. Закончив эту работу, он убедился, что прав безусловно: группы знаков, совпадающие с найденными им на наших таблицах, отыскались также на таблице из Чилийского музея и на таблице из музея в Брэн-ле-Конт.

Больше почвы для сомнений не оставалось. Повторяемость определенных групп рисунков свидетельствовала неопровержимо, что это не просто рисунки, а запись. Искусство же дешифровки находится уже на таком уровне, что позже или раньше, но можно ручаться: будет прочтена любая запись! А значит, науке вручен ключ к загадочной культуре острова Пасхи.

Вот, собственно, содержание статьи об открытии молодого, безвременно погибшего исследователя Б. Г. Кудрявцева.

В обещанном же устном послесловии к статье мне сообщили следующее, о чем в ней самой не было ни звука: Б. Г. Кудрявцева звали Боря, он назван в статье полностью по имени-отчеству не потому, что вообще был известен как Борис Григорьевич, а только из уважения перед его научным подвигом. Он сделал свое открытие, занимаясь в кружке друзей истории при Дворце пионеров. Консультировал юных историков из кружка профессор Ольдерогге.

Как плохо порой популяризируем мы наши достижения — умудряемся иногда не сказать в полный голос даже о таких успехах, которые и на нашем фоне выглядят поразительными! [3]

Но это я рассказал лишь попутно. Вспомнил же я эту историю вот в какой связи: а не вырастут ли из тех многих юношей — узбеков, каракалпаков, казахов, которые трудятся на раскопках бок о бок со старшими товарищами — научными работниками, — такие же настойчивые историки, исследователи прошлого своих народов? Непременно вырастут! И вырастают! Ведь они проходят здесь, в пустыне, хорошую школу.

На переднем крае

Дни на Топрак-кале проходят по строгому, раз навсегда установленному режиму: едва рассветает — подъем, а затем, исключая лишь время на завтрак, обед и послеобеденный отдых, — раскопки, раскопки и еще раз раскопки, до темноты. И так изо дня в день, из месяца в месяц. Трудно представить себе что-либо однообразнее жизни здесь, если только не считать очень часто ломающих расписание песчаных бурь.