Две тайны Аптекаря

— Я же говорю, Лунц, ты частишь. — Шклярский погрозил ему пальцем. — Но коньяк отменный. Ради такого коньяка и умереть не жалко. — Бывший директор музея даже не подозревал, насколько близок он был в этот момент к истине. — И где же ты его взял, такой коньяк? Небось, из подношений? Это правильно, Лунц, правильно — доспехи и дикобразов — музею, а коньячок себе. Ну, и то верно, кто его там, в музее, пить будет…

Шклярский вдруг замолчал и сделал глубокий вдох. Но потом продолжил как ни в чем не бывало:

— А что еще из подношений осело у тебя в кладовых? Расскажешь под коньячок?

Он поднес к губам стакан, но вдруг остановился.

— Как-то у меня тут душно, Лунц, тебе не кажется? — сказал он.

— Да, очень душно, — кивнул директор музея, не сводя с него пронзительного взгляда. — Я тоже скверно себя почувствовал, но попил воды, и меня отпустило.

— Ну, я не такой осел, чтобы хлебать воду, — хмыкнул Шклярский. — Я не ты. Я лучше приму коньячку.

Он сделал глоток, но тут же поставил стакан на стол, встал и подошел к балконной двери.

— Может, тебе открыть дверь? — спросил господин Лунц. — Выйдешь на балкон, подышишь, раз неважно себя чувствуешь.

— Она не открывается, — выдохнул Шклярский. — Привинчена намертво. Это же не гостиница, а крысиная дыра… где я… по твоей милости…

Ему становилось всё тяжелее дышать.

— Может, тебе вызвать врача? У тебя нет проблем с сердцем?

— Да пошел ты! Со мной всё в порядке, все проблемы, Лунц, только у тебя… И с сердцем… И с давлением, и еще кое с чем… Ха! Твоя девка мне рассказывала…

Он вдруг закрыл ладонью глаза и стал опускаться на пол.

— Давай я вызову скорую, — предложил Лунц.

Конечно, ему было страшно. Но в то же время он никогда не чувствовал себя так уверенно. Он даже вызвал бы скорую, он готов был дать Шклярскому шанс, но он знал, что из этой схватки только он один выйдет победителем.

— А скорую… засунь… себе в жирную… жопу… — просипел Шклярский. — Куда мне скорая, это же одна шайка с полицией. Ты еще… в городскую больницу меня отвези.

— Как хочешь, — спокойно ответил господин Лунц. — Я просто предложил. Я же вижу, тебе нехорошо. Может, не стоило пить? Может, хорошие напитки ты пить не умеешь?

— Мне плохо, — вдруг сказал Шклярский. — Мне что-то плохо, Лунц…

— Ну, что же, прекрасно, — сказал директор музея изящных искусств. Этими словами он обычно заканчивал свои публичные лекции.

Он поднялся с кресла, закрыл пробкой коньяк и аккуратно убрал бутылку в портфель. Потом достал пачку влажных салфеток и начал старательно протирать стол и деревянные подлокотники кресла, на котором сидел.

— Что ты делаешь? — угасающим шепотом спросил Шклярский.

— Навожу порядок, — совершенно спокойно ответил директор музея.

Потом подошел ближе, наклонился к Шклярскому и посмотрел ему в лицо.

— Я навожу порядок в своей жизни, Иосиф, — сказал он. — Потому что только я в ней хозяин. И я никому не позволю топтаться по ней грязными башмаками. Смотри на меня, Шклярский, и запоминай напоследок. Это я — хозяин. Ты не на того замахнулся.

И только в этот момент на вечно довольном и надменном лице Иосифа Шклярского появилась гримаса ужаса. Он понял, что с ним происходит, но не мог в это поверить.

— Ты? — спросил он одними губами, потому что в легких у него почему-то закончился воздух, а пятно света перед глазами стремительно сужалось. — Ты?! И меня? Меня…

Свет исчез, всё пространство сжалось в точку, а потом в ушах пронзительно засвистело, и Иосиф Шклярский, не успев ухватиться хоть за что-нибудь в этой жизни, оторвался от собственного тела и с огромной скоростью полетел куда-то далеко-далеко…

Директор музея изящных искусств господин Лунц не стал пинать труп поверженного врага. Он надел тонкие резиновые перчатки и аккуратно прибрался в комнате, чтобы не оставить никаких следов своего пребывания, тщательно вымыл стаканы и протер все подлокотники, выключатели и вообще все предметы, которых он мог касаться. Он делал всё не спеша, с удовольствием и даже начал напевать арию из какой-то оперы. Потом он подумал, что давно не был в опере с женой и надо бы сводить ее туда в эти выходные. Интересно, что дают нынче в опере? Наверняка что-то очень модное и прогрессивное. Скачут по сцене раздетыми и кривляются. А так хочется старой и доброй классики. Чтобы всё как раньше…

Уходя, господин Лунц аккуратно, но плотно прикрыл за собой дверь и заботливо повесил на дверную ручку гостиничного номера табличку «Не беспокоить!».

Никогда еще он не чувствовал себя так спокойно. Никогда раньше он не был таким сильным и таким уверенным. Теперь он знал, что никому и никогда в жизни он больше не позволит причинить себе даже самую маленькую обиду.

Часть тридцатая

Весь остаток вечера мне пришлось сражаться с новой волной паники. Голова просто не успевала анализировать события, с такой скоростью они на меня сыпались. Как можно призвать на помощь логику, когда тобой управляют неуправляемые эмоции, главная из которых — страх, превращающий человека в первобытное животное? Логике здесь не справиться, здесь за собой ведут только инстинкты.