Две жизни

— Ну и чудненько! Если вы к тому же не пожалеете для себя рюмки, водки из своих неприкосновенных запасов, то тем более будет все замечательно.

— Да, да, водка у меня есть, и для себя я рюмки не пожалею.

— Может, и Якову дадите? — сказал я.

— Зачем же ему, если он поправился? — сердито ответил Зацепчик.

Да, бывает так, что человек с первого взгляда не понравится, и этому первому восприятию надо верить. Но потом как-то привыкаешь, сближаешься, и человек вроде становится и ничего. Но рано или поздно плохое все равно в нем прорвется. Иначе не может быть. Если уж человек плох, то он должен обязательно сделать плохое. Без этого он не может. Я не хочу разочаровываться в изыскателях. По-прежнему они для меня люди мужественные, честные, сильные. Но, как и всюду, встречаются среди сильных, настоящих людей люди плохие. Зацепчик плохой.

Все это произошло в наш выходной день. К общей радости, день солнечный, ни ветерка, ни тучки. Мозгалевский разложил на земле всю свою канцелярию, сушит. Я выкупался и хожу во всем чистом.

— А ты красивый, Алеша, — говорит Тася.

— Это я знаю.

— Смотри ты, какой хвастун!

— Почему хвастун? Как есть, так и говорю.

— Покажи свои глаза.

Я повернулся к ней.

— По-моему, хорошие глаза у тебя, — говорит Тася, — а Шуренка говорит, что они у тебя блудящие.

— Какие?

— Блудящие. Это она так сказала.

— А что это значит?

— Ну, она говорит, у кого такие глаза, тот за женщинами любит гоняться.

— И что же, я гоняюсь? За ней, может, гоняюсь?

— Нет.

— За тобой?

— Нет, и за мной не гоняешься...

— Я тоже так думаю. Значит, глаза не блудящие?

— Да.

— А тебе хотелось, чтобы они были блудящие?

— Мне хотелось, чтоб ты только за одной девушкой бегал.

— Это бесполезно.

— Как знать, — лукаво улыбнулась Тася.

Из палатки вышла Ирина. Я знаю, она пройдет мимо и не заметит меня. Но сегодня есть предлог поговорить с ней.

— Здравствуй, Ирина, — говорю я.

— Здравствуй, — безразличным голосом говорит она и хочет пройти мимо, но я встаю на ее пути.

— Послушай, Ирина, ты работала в поисковой экспедиции по золоту?

Она недоуменно смотрит на меня.

— Работала.

— И встречалась с таежным охотником Назаркой? Он еще у тебя Серко застрелил...

— Откуда ты знаешь? — Она идет к костру. Я за ней. Как я рад, что она заинтересовалась. Иногда достаточно пустяка, чтобы ледок отчуждения растаял.

— Это целая история. Если хочешь, я расскажу. Я встретил его...

Но она уже не слушает.

— Что, еще не закипел? — спрашивает она Шуренку и снимает с чайника крышку, заглядывает. — Начинает...

— Ты какая-то совсем другая стала, — говорю я.

— Да. Теперь я другая. После того как тонула, стала другая.

— Что, это верно говорят, будто когда человек тонет, то всю свою жизнь видит? — спрашивает Шуренка, подкладывая в костер.

— Верно. Я увидела всех — отца с мамой, сестренок. Солнце увидела, свое детство... Это даже не передашь, но я все увидела.

— Скажи, пожалуйста, — удивляется Шуренка. — А страшно было?

— Нет, не страшно. Только очень обидно.

— Если бы не Кирилл Владимирович, пропала бы ты, — сказала Шуренка.

— Он смелый, — ответила в раздумье Ирина.

— Ты говоришь так, будто он единственный, который мог тебя спасти, — сказал я.

— Но ведь ты не спас? — Она посмотрела на меня.

— Я просто не успел...

— Один не успел, другой струсил, а Кирилл спас... Почему-то именно он спас...

Чайник закипел, стал захлебываться. Ирина сняла его.

— Я не думал, что ты поставишь меня на одну доску с Лыковым, — сказал я.

— Ты сам себя поставил. Я ни при чем...

— Это неправда! — горячо сказала Тася. — Алеша смелый!

— Ну и прекрасно, — усмехнулась Ирина. — Пусть для тебя будет смелый. — И ушла.

Странно, почему она винит меня в том, что я не спас ее?

...К вечеру сверху спустился к нам бат. Приехали эвенки-охотники. Они убили сохатого. Отрубленная крупная голова с потускневшими, как бы усталыми, глазами лежала поверх груды мяса. Привезли охотники и соль. От них мы узнали, что выше нас на двадцать километров находится колхозная рыбалка с тремя фанзами. Там был Костомаров, договорился с рыбаками — они же и охотники, — и вот у нас мясо и соль.

Обед был великолепен. На столе стояла кружка с солью и котел дымящегося мяса. Это, конечно, было счастье! Ели кто сколько хотел. Макали мясо в соль. Более вкусной еды я никогда не едал!

После обеда сидели разомлевшие, курили, еле-еле перебрасывались словами. И вдруг покой нарушился. Эвенки, те, что привезли мясо, спустившись немного вниз, обнаружили труп Бациллы.

И вот я еду на лодке. Мишка Пугачев плыть наотрез отказался. Я ему ни слова не сказал о Назарке, все наблюдаю. Но то, что он не хочет плыть, говорит уже о многом. Хотя, как знать, — Достоевский утверждает, что преступника всегда тянет на место преступления. По его теории, Мишка должен был бы торопиться. Но он наотрез отказался.