Две Жизни

– Странно, как всё странно, – вздохнув, наконец сказал он. – Как чудно, что в нашей жизни всё происходит внезапно, вдруг! Ещё час тому назад мне казалось, что без Лёвушки моя жизнь будет пуста. Несколько минут назад, когда он отказался от моего предложения, – я пережил разочарование и горечь. А вот сейчас, – я точно начинаю прозревать. Я верил вам с самого начала, как-то особенно выделил для себя встречу с вами, доктор И. Но сию минуту ваши слова точно завесу какую-то сняли, и я начинаю надеяться, что и моя жизнь станет полной. Но какой я эгоист! Я развернул ковёр-самолёт своих мечтаний и позабыл о том, что сказал мне Лёвушка. Нет, пока я не помогу вам в вашем деле, я не начну строить себе новую жизнь.

– У всякого свой путь; и пройти хотя бы малую толику чужого невозможно, – сказал И. – Если послушаетесь истинного зова сердца, мы встретимся с вами и вашей будущей женой ещё не раз. И тогда вы сможете оказывать нам дружественные услуги. Сейчас же, временно, наши пути разойдутся. Предоставьте жизни вести нас так, как она того хочет. Но если разрешите, я обращусь к вам с очень большой просьбой. Помогите нам устроить в Константинополе несчастного князя с его женой в каком-нибудь хорошем особняке. Вы ведь знаете, как любопытна толпа, и как будет тяжело и без того несчастному мужу переносить насмешки над своей руино-подобной женой.

– Устроить это легче лёгкого, – ответил капитан. – В одной из кают едет греческая семья; да вы их знаете, вы их лечили. Им принадлежит уединённый дом с садом, который они сдают внаём. Сейчас дом свободен, говорил мне мальчик. Если это так, я дам людей и ночью перенесут туда старуху на носилках. Всё это я выясню и пришлю вам сказать. А сейчас я должен откланяться.

И, пожав нам руки, капитан ушёл.

Мне не хотелось разговаривать. И. подошёл к моей постели, присел на стул и стал считать мой пульс.

Давно уж он убедился, что сердце моё перестало биться ураганно, а всё сидел, держа меня за руку.

– Мой мальчик! – тихо сказал он. – Мы только вступаем на путь испытаний, а тебе кажется, что ты страдаешь целый век. Неужели всё, что свалилось на тебя так неожиданно, принесло и приносит тебе лишь горе, заботы и страданья? Представь, что ты был бы вполне благополучен и счастлив возле брата, что всё бы шло нормально. Разве ты встретил бы Али, и Флорентийца, и сэра Уоми? Разве ты узнал бы, что существуют не только обыватели, ищущие для себя одних лишь земных благ? Что есть и люди, воплотившие в себе дух, как огонь творчества сердца, как вечную деятельность любви и мира на общее благо? Взгляни в своё сердце сейчас и осознай, как расширились его границы по сравнению с прошлым! А если бы ты мог заглянуть в сердце Флорентийца, – какую мощь красоты ты увидел бы! Каким светом и очарованием показался бы тебе твой летящий день в его присутствии! Счастье человека зависит от силы его души; от той высоты, которой он способен достичь. Если в тебе звучит чувственный голос крови и плоти, – твои мечты не поднимаются выше слоя физических тел, прекрасных и желанных. Но если мысль увлекает тебя в пределы любви духовной, ты слышишь, как звучит сердце другого человека; и созвучие ваше складывается по силе тех вибраций, что шлёт мощь твоего творящего сердца. Мчись мыслью к Флорентийцу. И если ты сможешь постичь величие его мысли и духа, то его любовь будет в силах ответить и твоей любви, и запросам твоей мысли, и творчеству твоего сердца. И чем естественнее ты будешь лететь к нему своими мыслями, чтобы слиться с его высоким уменьем жить в простой доброте каждый день, чем спокойнее будешь при всех обстоятельствах жизни, при всех опасностях её, – тем легче ему будет соединиться с тобой.

Я не всё понимал из того, о чём говорил мне И. Многое казалось неясным, иное невозможным; но спрашивать я ни о чём не хотел.

Распоряжению И. – лежать на палубе – я охотно подчинился, потому что мне не хотелось никого видеть, а книги брата звали к себе. Верзила устроил меня великолепно. И. сел подле писать письма; я обложился книгами и .. заснул.

Дальше мы шли безо всяких приключений. Прощанье с капитаном было трогательным и расстроило меня до слез. Он подарил мне свой портрет в чудной рамке, оставил свой лондонский адрес и сказал, что утром зайдёт к нам в отель и побудет со мною, пока И. займётся делами. Мы горячо обнялись, и с помощью верзилы я стал спускаться по трапу одним из последних.

Глава XVI. В Константинополе

Поздний вечер в Константинополе просто ошеломил меня. Необычный говор, суета, мелькание фесок и гортанные выкрики, пристающие со всех сторон посыльные из отелей, мелькание невиданных мною чудных фиакров – и я совершенно одурел и, наверное, потерялся бы, если бы не увидел Жанну с детьми в сопровождении доктора и двух итальянок, которых встречали их сановитые родственники, – все они ждали на берегу.

Жанна поспешила мне навстречу, ласково прося И. разрешить ей ухаживать за мной, пока я болен, и хотя бы этой ничтожной услугой отплатить нам за всё.