Две Жизни

– Этого делать не нужно. Вообще, не заботьтесь о материальной стороне встречи, – сказал я, густо краснея.

– Ах, так это и есть твои тайны? – засмеялся И.

– Да, да. Там переговорим. Здесь нам с вами расставаться, мне сюда сворачивать.

– Да, Лёвушка. Только не забудь принести цветочек Жанне и постарайся пробраться к ней в душу; и брось туда же цветочек любви и мира. Не о своём бессилии думай, а только о Флорентийце. Тогда твой разговор принесёт Жанне утешение.

Мы расстались; я купил несколько роз, зашёл к кондитеру, чтобы напомнить ему о своём заказе и передать деньги для антиквара.

Кондитер показал мне вымытые и протёртые блюда, которые сверкали одно – красками, другое – искрами от нежно-голубого и жёлтого до алого и фиолетового. Рядом стоял такой же венецианский кувшин необычной формы, с тремя кружками на подносе. Случайно упавший луч солнца переливался в них, будто они были бриллиантовые.

– Эта прислала моя друг с блюда. Вместе – дёшево отдаст. Можно наливать красно питьё – карош будет, – сказал хозяин, любуясь не меньше моего чудесными вещами.

Я согласился купить и кувшин с кружками, решив, что "семь бед – один ответ", попросил не опоздать к трём часам и пошёл к Жанне.

Было ещё рано, когда Жанна сама отворила мне дверь, очевидно не ожидая, что это я уже явился к завтраку. На мои извинения, что я пришёл раньше срока, она подпрыгнула от удовольствия и повела меня наверх в свою комнату.

Везде был образцовый порядок, и Жанна объявила мне, что встала с рассветом, чтобы И. нашёл в её жилище такую чистоту, какой и во дворце не бывает.

Я пошутил, что для меня, по её мнению, было довольно, вероятно, и кухонной чистоты; и тут же сказал, что за эти различия в приёме нас обоих она и наказана. Все плоды её усердия достались мне, так как И. отозвали серьёзные дела; он приносит ей свои извинения и завтракать не может.

Сначала Жанна будто опечалилась, но через минуту захлопала в ладоши, ещё раз подпрыгнула и сказала:

– Вот, наконец, теперь всё-всё переговорим. Вы знаете, Лёвушка, не всё так гладко у меня, как кажется. Конечно, дела идут отлично. Конечно, Строганов очень добр. Но в семье их такой раскол.

– Что же вам до их семейных дел? – спросил я.

– Ну, так нельзя говорить. Мадам Строганова просила меня постараться, чтобы её муж пристроил к нашему магазину комнату, где можно было бы посидеть с кем-нибудь из друзей, выпить чашку кофе. Я поняла, что ей хочется, чтобы Браццано мог приезжать сюда. А Анна и старик категорически запретили ей самой сюда являться, не только Браццано. Она же старается завербовать меня на свою сторону. И этот турок, такой страшный, тоже немало расточает мне любезностей.

– Только этого недоставало, – вскричал я с негодованием. – Как можете вы думать о такой низости? Неужели я ошибся в вас? И вы – злое, легкомысленное существо, неспособное оценить доброты и благородства? Как можете вы входить теперь в какие бы то ни было отношения со старухой? Мне непонятно, как мог Строганов жениться на ней; но мне понятно, что зависть к собственной дочери лишает её всякой чести. Но вы, вы, для которой И. и Анна с отцом сделали так много?

Я был вне себя, огорчён, расстроен и не мог собрать ни мысли, ни самообладания.

– Лёвушка, я понимаю, что здесь что-то не так. Но разве плохо, если Анна выйдет замуж за этого турка?

– А сами вы вышли бы за него? – спросил я.

– Не знаю. Он противный, конечно. Но, может быть, и вышла бы.

– Ах вот как! Значит, вы уже не та Жанна, которая хотела в мужья только Мишеля Моранье? Значит, теперь, если бы родители вас упрашивали, вы променяли бы свою любовь на адскую физиономию турка и его миллионы? – кричал я.

– Не знаю, Лёвушка, не знаю. Даже не знаю, что со мной. Я так изменилась, так много страдала.

– О, нет. Вы очень мало страдали, Жанна, если так скоро всё забыли. Напрасно жизнь послала вам И., капитана, Строганова, князя, которые опоясали вас кольцом своей защиты и доброты. Напрасно они спасли вас и ваших детей от лихорадки и голодной смерти на пароходе. Было бы лучше умереть в нищете, но в высокой чести, чем жить, имея такие гнусные мысли, – продолжал я кричать вне себя.

Жанна сидела неподвижно, вытаращив на меня глаза.

– Лёвушка, я всё, всё сделаю, как вы хотите. Только, знаете – этот турок. Как только я его вижу, – ну точно тяжесть какая-то наваливается на меня. Я становлюсь ленивой; глаза точно спят; ноги еле двигаются; и я готова слушаться его во всём. Сейчас от меня будто ушли какие-то тяжёлые сны, я легко дышу. Ах, зачем, зачем вы меня забросили, Лёвушка? – вздрагивая, сказала Жанна.

– Стыдитесь говорить такие слова. Кто вас забросил? Все мы подле вас, а Анна разделяет ваш труд, проводя с вами по шести часов в день неразлучно. Бог мой, да когда же вы успеваете видеться с турком? И где вы его видите?

Жанна испуганно оглянулась и тихо сказала, что Строганова старается устроить так, чтобы она встретила у неё турка. Даже просила Жанну передать ему, в его контору, письмо. И что только случайный приезд мужа не дал ей возможности вручить Жанне это письмо.