Две Жизни

Эпохи войн, упадка этики и нарушения устойчивого равновесия в людях, уродливого разложения честности и чести – ничто не может нарушить радостности тех, кто вышел не на бой с пороками братьевлюдей, но вышел гонцом Любви, неся Ее завет мира.

Радость не звенит, как золотая деньга, и не блестит, как лучи серебра. Радость бьет грешника, заставляет задумываться злодея и окрыляет чистого, если ее несет сын Света, верный до конца".

Голос умолк, но в руке моей очутился цветок Великой Матери, точьв-точь такой, какой дала Она мне в мое первое посещение часовни.

Если в тот первый раз я весь был объят огнем восторга и сознавал себя физически слабым и даже еле живым, то сейчас сердце мое было полно мужества. Я торжественно брал на себя дивное обязательство быть гонцом Радости. Я впервые почувствовал в сердце великое счастье всем существом любить Бога и все Его формы Жизни.

Простая доброта слилась во мне с уверенностью, что больше мне не надо "думать" о том, что я всегда не один, что всегда нас двое: мой Господь и я. Я сознавал себя неразрывно в Нем и Его в себе и только так мог теперь воспринимать всю вселенную и свой труд простого серого дня в ней.

Мой новый путь, предстоящие в нем труды и скорая разлука с Боголюдьми, как Раданда и И., – все было для меня только тропой Бесконечного, и мысли о себе уже не только не тревожили, но и не существовали.

Во мне не было больше перерывов сознания, что работа Учителя – работа, проводящая те или иные силы Откровения, а какое-то дело летящего сейчас – только простой умственный или физический труд, не идущий дальше обихода земли. Я не мог больше иметь ни скользящих встреч, ни пустых мелких дел – все, что я думал, видел, делал, – все становилось теперь делом не одного меня, во всем было действующих двое: мой Господь и я.

Как когда-то в моменты высокой духовности, я испытывал особенную тишину в сердце, особенное спокойствие, так и сейчас я не ощущал границ своего тела и песка пустыни. Я твердо знал, как далеко идут лучи Света, как они сопровождают каждого в его трудах и делах, если эти труды и дела ведут двое: человек и его Бог.

Мне послышалось вдалеке, в пустыне, пение, и я узнал неземные, похожие на звуки хрустальных колокольчиков, голоса Владык мощи. Я узнал Гимн, который они пели, и понял, что они посылают мне благословение в мой новый путь.

Сосредоточившись глубже, я увидел всех семерых Владык мощи стоявшими у подножия своей лаборатории стихий и посылающими мне благословение. Я вспомнил последние слова Владыки-Главы, с которыми он отпускал меня в мир, о том, что в физическом теле я возвращусь к ним еще раз и не скоро, но что видеть лично его, Владыку-Главу, и моего доброго Владыку-Учителя я буду не раз.

Теперь я видел их всех, принял их прощальное напутствие и понял, что буду и ими поддержан во все величайшие минуты напряжения, труда и борьбы, если только руки мои будут достаточно чисты и дух мой будет жить неразрывно слитым с Единым во мне.

Ничем не нарушаемая вокруг тишина, торжественный покой и радость внутри меня – все создавало такую гармонию, такое счастье жить, что я не заметил, как спустились короткие сумерки пустыни. Новая энергия жить в понимании себя послом Светлого Братства лилась из меня целыми струями радости, и вместе с тем я чувствовал, как тело мое поглощает золотые искры Великой Матери, становясь все крепче и бодрее.

Я приник в прощальном лобзании к Божественным рукам и давал обет нести энергию Света и помнить, что в труде среди людей каждое мое дыхание должно быть выдохом только радости и мира. Я погрузился в глубочайшее счастье, имени которому нет на человеческом языке...

Меня вернули на землю слова И., взявшего меня за руку: