"Две жизни" (ч.III, т.1-2)

Мужество — аспект Божества в человеке. Оно может сиять, как храбрость в великом грешнике, и все же оно будет аспектом, двинувшимся к Действию, хотя бы во всем остальном человек не светился ничем. И человек с одним двинувшимся аспектом Единого будет выше сотни «праведников», закутанных в покрывала трусливой богобоязненности. Ибо в них ни одно качество духа не вскрыто до конца, но все утонули в серой массе спутанных представлений обыденности. Они снизили все свои героические напряжения до тепленькой, внешне ласковой приветливости, коей цены в Вечности нет никакой. В масштабе вселенной эти люди равны паразитам.

Жаждая движения вперед, люби во встречном его энергию. И чем больше ты поможешь его энергии развиваться, тем дальше пройдешь ты сам, даже не заметив, как ты прошел. Ибо, растя энергию встретившегося тебе сердца, ты строил храм Жизни, и Свет Ее залил тебя и путь твой, как и пути встречных твоих".

На этом кончалась крупная печать маленькой книжечки. Дальше следовали приложения, написанные мелким шрифтом. Я закрыл книжечку и положил ее в карман.

— Как, — воскликнула Герда, — ведь вы прочли только треть. Зачем же вы спрятали книжечку, раз И. велел вам мне ее прочесть?

— Я прочел вам все то, что И. приказал. Дальше ни сам не прочту, ни вам не переведу, — ответил я. — Если вы желаете, — я могу еще раз прочесть вам все то, что уже прочел, но не больше.

Герда хотела прослушать еще раз все, что велел прочесть И" и я снова перевел ей все записи книжки, где иногда было только по одной записи на целой страничке.

— Я поняла, как я была ужасающе неправа. Я жаждала знать все больше и больше, а приложить к делу дня не сумела и капли. Я все ношусь с собой, со своими недостоинствами, а сейчас поняла, что вовсе не смирение, а скрытая гордость живет во мне. Левушка, не знаю — сила ли слов книжки, сила ли вашей радости, но мое уныние прошло. Если даже И. не возьмет меня сейчас с собой, я постараюсь не думать о себе, но найти радость и крепить ею энергию тех, с кем буду встречаться. Боже мой, каким потоком лились мои слезы эти дни! Я раскаивалась, что ввела Никито в неприятности. Но сейчас в сердце моем мир. Мой дорогой Левушка, примите мою благодарность за тот Свет, что вы мне принесли, за те ласку и мужество, что вы мне влили.

— Я очень хотел бы приписать себе силу вашего исцеления, дорогая сестра. Но, увы, то только И. шлет вам свою помощь и свой привет. Сейчас уже поздно. Мы рано выедем завтра. Я нисколько не сомневаюсь, что И. возьмет вас с собой. Ложитесь спать, и я побегу домой. Мне надо еще состряпать нечто вроде гнезда для моего спутника Эты. Он теперь так огромен, что это задача не маленькая, — сказал я, смеясь и целуя ручки леди Бердран.

— Ваш Эта так же огромен, как и вы, Левушка, — задумчиво произнесла Герда, провожая меня.

— Давно ли я был «заморышем», по чьему-то меткому определению, а теперь заслуживаю упрека в огромности. Недоставало только, чтобы и вы, как профессор, окрестили меня Голиафом, — смеялся я в ответ.

— Как далеко то время моей глупости, когда я подшучивала над вами. Теперь мне даже не стыдно, точно это не я была та глупенькая женщина. Но теперешняя моя глупость много более тяжела по своим последствиям и для меня, и для Никито.

— Не возвращайтесь больше мыслью к тому, что было. Ваше «сейчас» так прекрасно.

Пойте ему славу, поблагодарим еще и еще раз И. и постараемся в пути и в дальней Общине хоть чьей-либо энергии помочь нашей любовью.

На этом мы с Гердой простились, и я помчался домой строить гнездо для путешествия своему птенчику. Войдя в свою комнату, я был удивлен, найдя в ней свет. Оказалось, что Ясса — всеумелый, всезаботливый, обо всем всегда думающий Ясса — уже смастерил прелестную клетку-гнездо, где важно восседал сейчас Эта и не желал сойти со своей новой постели, несмотря на уговоры терпеливого Яссы. В момент этого комического спора я вошел в комнату.

Увидев прелесть, которую соорудил Ясса, я бросился на шею моему чудесному няньке-наставнику, благодаря его от всего сердца за его усердие и заботы.

Достаточно было мне обнять моего друга, как мгновенно мы оказались втроем, ибо ревнивый Эта не привык, чтобы первое объятие после моего возвращения домой предназначалось не ему, и закрыл нас обоих крыльями, прыгнув на мое плечо.

Пошутив над ревностью птички и успокоив ее, я сказал Яссе, горячо тронутый его любовью:

— Я положительно не знаю, как я буду обходиться без вас, дорогой мой Ясса, и в дороге, и в дальней Общине. Сколько замечаний я буду получать от И., который и не предполагает, кто заботится обо всем моем виде и вещах.

Ясса усмехнулся, кивнул на стол, где приготовил мне ужин, и сказал своим смешным говорком:

— Мне уже и список вещей прислал И., которые я должен взять для вас и Бронского.

А вы сомневаетесь, как поедете без меня! Хотел бы я видеть вас обоих без меня.