"Две жизни" (ч.III, т.1-2)

Вскоре глаза мои привыкли к темноте, звезды сияли ярко, и на лету я поймал взгляд И., как бы говоривший мне: «Помни».

Бронский взял меня под руку, точно желая защититься от своих словоохотливых собеседниц. Мне и самому хотелось сейчас помолчать, хотя жизнь оазиса очень меня интересовала. Довольно долго мы шли по аллее, дошли до перекрестка и увидели ряд домиков.

— Вот здесь живем мы, — сказала моя старшая собеседница. — Сейчас всем нам необходимо быть дома. Если завтра ваш караван двинется в путь не так рано и у вас будет время, я и вся моя семья будем рады увидеть вас у себя, — любезно прибавила она, протягивая мне и Бронскому руку на прощание. Не только дамы, но и все шедшие впереди мужчины простились с нами и разошлись по своим домам. С нами остался один Дартан, и из темноты вынырнул Ясса, которому мы очень обрадовались.

Настроение всех оставшихся сразу изменилось. Я почувствовал какое-то облегчение и понял, что волна эманаций И., которые всегда и всем помогали жить энергично в его присутствии, шире и глубже охватила меня.

Костер, и издали казавшийся немаленьким, вблизи оказался огромным и высоченным.

Он был сложен на высоком постаменте из черного камня и освещал широкий круг пространства, как большущий факел. Горели в костре огромные куски дерева, почти не давая дыма. Когда мы подошли к самому костру, хозяин низко поклонился И. и сказал:

— Будь благословен, Учитель, за все то, что ты уже для нас сделал и делаешь.

Будь дважды благословен за то, что ты заехал к нам сегодня в этот великий для меня день. С тех пор как много лет; назад Али прислал тебя в этот день ко мне с драгоценным для меня письмом, ты ни разу не забыл тем или иным путем дать мне знать, что помнишь и приветствуешь меня. Особенно сегодня я ценю твой приезд, так как чувствую усталость от трудов и необходимость увидеть тебя, труженика Вечности, не знающего ни усталости, ни тоски. Садись, Учитель, разреши представить тебе двоих моих внуков, возвратившихся на днях домой. По твоему приказанию я отправил их в университеты. Один из них учился в Гейдельберге, другой в Оксфорде.

Он усадил И. в плетеное кресло, указал нам с Бронским места за креслом И., где стояло нечто вроде плетеного диванчика, и подвел к нему двух красивых, молодых, рослых мужчин, одетых в белые длинные платья из полотна, как носили жители оазиса, но с коротко остриженными волоса ми и с гладко выбритыми лицами.

И. ласково поздоровался с каждым из молодых людей, несколько дольше задержав руку каждого из них в своей, чем это делал обычно, здороваясь с людьми. Новых знакомых, очевидно, стесняло присутствие стольких незнакомых им людей. Я понял, что они, как, бывало, и я в первое время знакомства с И., почувствовали себя вдруг прочтенными в своем духовном мире, точно стояли обнаженными, со всеми своими духовными сокровищами в руках.

И. сказал им несколько приветливых и ласковых слов, после которых они стали увереннее и спокойнее, посадил их на наш с Бронским диван и просил Рассула занять место рядом с ним. Несколько колеблясь и застенчиво улыбаясь, великан не решился протестовать и сел рядом с И., фигура его возвышалась как монумент над всеми нами. Я подумал, что он еще огромнее Али и Флорентийца. Если тех я видел гарцующими на конях, то уж Рассул был невозможен ни на чем, кроме верблюда или разве кентавра.

Только мелькнула в моей голове картина: Рассул на кентавре, как он обернулся в мою сторону и послал мне такой лукаво-поддразнивающий взгляд, которого на его каменно-мудром лице я не мог себе и представить. Я вспомнил слова моей собеседницы за ужином о «дедушке» и решил быть осторожнее в вольном полете своих картинных мыслей, и как раз сделал это вовремя.

— Ясса, приведи спутников наших двух отрядов и Кастанду, — сказал И., не поворачивая головы и рассматривая толпу людей перед собой, которая была довольно многочисленна.

Пока Ясса отправился исполнять его приказание, И. употребил свое время на разговор с некоторыми пожилыми и молодыми людьми, мужчинами и женщинами, подходившими к нему из темноты за советами, и всех их И. оставил в свете костра.

Послышались шаги многих пар ног, и первое, что я увидел… был сияющий Франциск, рядом с ним шел профессор. Оба были свежи, юны, сильны, точно и не ехали по пустыне.

Я и прильнувший ко мне Бронский были до того поражены, что превратились в соляные столбы. Никого и ничего больше я уже не видел, кроме этой пары. Сверх обычной одежды на плечах Франциска был накинут алый плащ, казавшийся огненным.

Свет игравшего костра, падая на это единственное алое пятно среди моря белых фигур, делала его живым, движущимся. Мне положительно казалось, что я вижу какие-то струйки, бегающие по блестящей и легкой материи плаща. Голова его не была ничем покрыта, тогда как на голове ученого был тюрбан, менявший его до неузнаваемости. Рассул встал навстречу Франциску, уступая ему свое место подле И., но тот ответил:

— Сиди, сиди, родной, подле твоего заботливого Учителя. Я сяду здесь, буду всем виден, и сам буду видеть всех, а также усажу своих новых питомцев подле себя.