"Две жизни" (ч.III, т.1-2)

— Мой бедный друг, пусть эта минута будет для вас вековым уроком. Вглядитесь в собственное сердце. Подумайте о том великом мире, который в нем царил после вашего пробуждения от сна в Общине. Подумайте о великой Любви к науке, которая жила в вас в течение всей вашей жизни. Вспомните о жертвах и лишениях, которые вы всю жизнь приносили только для того, чтобы дать миру великое открытие. И каприз, одно мгновение иллюзорного счастья, сносит, как ураган, всю ценность вашей жизни: верность до конца. Так недавно вы прочли кое-какие страницы ваших прежних жизней, где пережили и свое вероломство, и… мою безмерную любовь.

Неужели все было напрасно и сердце Ваше вновь изменит?…

Не успел И. договорить, Зальцман бросился к его ногам и тихо, горестно сказал:

— Простите безумному старику! Так много Света вы влили ему в сердце, так много любви там родилось к вам, что мне показалось невозможным расстаться с вами…

— Если так много родилось в вашем сердце любви ко мне, друг, то пусть она еще больше копится там, пусть выливается целым потоком во все, что окружает вас, и помогает всему встречному богатеть в мужестве и красоте. Это неважно, каков будет первоначальный, тайный источник вашей накопившейся любви. Любя одного человека до конца, вы — именем его — будете служить миллионам. Точно так же, любя науку до конца и побеждая верностью своею все препятствия в ней, вы будете служить примером живой верности всему человечеству, создавая для него новый этап развития. Возвращайтесь обратно. Я взял вас сюда, чтобы вы увидели воочию, как можно трудиться для общего блага и что можно создать даже в песках безвестной пустыни, вам показали музей мироздания, которым вы были поражены, вы видели оазис, вы видели школы и библиотеки, от которых пришли в восторг, видели театр, в котором с трудом верили, что вы не спите. Поезжайте обратно. Пристально вглядывайтесь в свое сердце и запомните мое последнее вам слово: чем ближе вы будете к Богу в себе, тем ярче и яснее будете видеть Бога во встречном. Я уверен, что Бог во Франциске заговорит с вами очень скоро. И так же скоро вернется ваша поглощающая любовь к науке. Занимаясь ею, как я вам указал, используя людей, которых я вам назвал, вы не успеете дойти и до половины необходимого, как я уже вернусь обратно.

И. обнял ученого, стихшего, умиленного и доброго, такого доброго, что даже трудно было себе представить таким самомнящего профессора. Вся его немецкая самоуверенность исчезла — перед нами было кроткое и нежное существо, с восторгом глядевшее на И. — Много раз в жизни мне было трудно. Много раз охватывала меня безнадежность, — все так же тихо говорил Зальцман. — И всегда преданность науке побеждала все. Но тогда она была для меня целью, возлюбленной, жизнью. Теперь не она стала целью, но… через нее, через преданность ей я надеюсь завоевать ту ступень мира и силы, когда стану достойным следовать за вами. Тот Зальцман, что прожил столько лет, умер в эту минуту. Для сердца того человека разлука с вами невозможна, она равна, если не тяжелее, смерти. Только новый человек, который заново начинает строить свою жизнь, с новыми надеждами и пониманиями входит в нее, повинуется вам. Да, вы правы. Бог во Франциске первым говорит мне. И Он говорит: ища Света в себе для науки, ты найдешь меру вещей, где плоть перестанет давить на космос в тебе. Иду, Учитель. Помните обо мне. Я же буду верен вам, как был верен науке.

Профессор поклонился И., отер слезы, бежавшие по его щекам, концом плаща, поклонился всем нам и легко сел на мехари, почти без помощи Кастанды.

И. простился с Франциском и Кастандой, те сели на мехари. Франциск повернул свое животное ко мне и Бронскому:

— Голиафы, помните о той бездне человеческого горя, которую вы видели в трапезной, и знайте, что она ничто пред той бездной, куда теперь едете, по силе отчаяния и уныния людей. Мужайтесь. Ищите мужества в любви к Единому в человеке и не забывайте: не для праведников посылает Жизнь на землю своих избранников, но для грешных. И из всех грешных — грешнее всех тот, кто увидел в человеке грех, а не Бога его.

Быстро помчались три мехари по аллее оазиса и вскоре исчезли в облаке пыли пустыни.

Глава 17

Наш отъезд из оазиса. Второй день путешествия, по пустыне. Зловещая встреча в ней.

Мы стояли, смотря вслед умчавшимся всадникам. Думаю, что не ошибусь, если скажу, что мысли и чувства всех провожавших были одинаковы. Каждый из нас — как мог и умел — посылал свои благословения уезжавшему профессору и его новой жизни. В который раз я присутствовал при начале новой жизни человека, в которую его провожали И. и Франциск. И каким диссонансом звучало для меня то, что каждый раз — был ли то убогий карлик, был ли то одаренный или даже гениальным человек — все начинали эту новую жизнь с печали, слез и тоски. И я еще ни разу не видел той духовной мощи человека, когда бы он шел в свою новую жизнь, радуясь и торжествуя, что пришел его момент внести свою часть труда в широкий мир.