Двенадцать детей Парижа

План Тангейзера прожил только до ворот Сен-Жак, где около караульного помещения собралась толпа беженцев, человек около тридцати. Позади решетки слонялись солдаты, почти неразличимые в полумраке, и стена тьмы за ними означала, что створки гигантских ворот закрыты. Беженцы переговаривались приглушенным шепотом, а их дети плакали, страдая от полуденной жары. Матиасу они напоминали слепых муравьев, спасающихся из разрушенного сапогом муравейника. По спине у него побежали мурашки: от осознания, что он сам – один из таких муравьев.

Госпитальер стоял у переднего края повозки, держа в руках вожжи. Сверху он накинул парусину, которая скрыла детей, хотя с близкого расстояния их выдавало покачивание голов.

Боковая дверь караульного помещения открылась, и на пороге показался командир стражников. Такого мундира рыцарь еще не видел – за охрану городских стен отвечали подразделения, подчинявшиеся губернатору Монморанси. Голоса стихли. Тон офицера явно свидетельствовал, что подобное объявление ему приходилось делать уже не в первый раз.

– В преддверии неминуемого наступления армии или нескольких армий гугенотов ворота Сен-Жак были закрыты и заперты, – произнес он монотонным голосом. – Все ворота Парижа, северные и южные, закрыты и заперты. Ключи от всех городских ворот находятся в Отель-де-Виль. Другими словами, ворота заперты, и никто здесь не может их открыть. Я сам не могу покинуть город. Мои люди не могут покинуть город. Вы не можете покинуть город – и все остальные тоже, независимо от должности или знатности. Город закрыт.

Толпа издала стон отчаяния, но спорить никто не стал.

– Если хотите, обратитесь с петицией в Отель-де-Виль, чтобы они выдали ключи, но, уверяю вас, это бесполезно. А пока отойдите от ворот, которые должны быть свободны для военных целей. Если вы немедленно не подчинитесь, я буду вынужден приказать своим людям, чтобы они применили силу. Надеюсь, я ясно выразился. Боже, благослови короля!

Иоаннит стал разворачивать Клементину.

– Это значит, что мы не едем в Сен-Жермен, – объяснил Юсти девушкам.

– Мы не слепые и не глухие, – огрызнулась Паскаль.

Офицер пробился сквозь толпу, не обращая внимания на вопросы, и отсалютовал Матиасу.

– Мне жаль разочаровывать мальтийского рыцаря, сударь. – Он посмотрел на сапоги Тангейзера, а потом заглянул под парусину. – Я бы вас с радостью пропустил – и всех этих несчастных людей тоже, – но теперь Париж превратился в тюрьму.

– Я не знаю города, и мне нужно отвезти этих сирот в безопасное место, – ответил ему рыцарь.

– Утром аббатство Сент-Женевьев принимало людей – вон там видна башня Кловис, – но мне сообщили, что ополченцы, эти свиньи, блокировали его, – рассказал стражник. – Не знаю, можно ли считать церкви убежищем и будет ли уважаться их статус. Может, отвезете их в Тампль? Вас там, вне всякого сомнения, примут. Если только он тоже не окружен.

– Приятно встретить благородного человека, – отозвался Тангейзер. – Вы дали ценный совет. Спасибо.

Но прежде чем он успел удалиться, офицер обнаружил истинную причину своего интереса к нему.

– Вы сражались во время великой осады? – спросил командир стражников.

– Да.

– Я восхищен, сударь. Там действительно было так ужасно, как рассказывают?

– Хуже. Но не так ужасно, как здесь.

– Я понимаю, о чем вы. Я сражался с гугенотами при Жарнаке и под Таванном, но то была война. Мы исполняли свой долг, а долг делает смерть достойной.

– Смерть всегда достойна. Это единственное, на что нам остается надеяться.

– А также на спасение души, которое дарует Христос.

Матиас перекрестился:

– Будем надеяться. Dominus vobiscum[25].

С этими словами госпитальер направил повозку вниз по склону холма.

– Паскаль, – сказал он. – Ты знаешь площадь Мобер?

– Конечно.

– Мы с Клементиной ждем твоих указаний.

С Рю-Сен-Жак они свернули на восток, в квартал коллежей и аббатств. Архитектура улучшилась, повсюду виднелись красивые сады. Но у мальтийского рыцаря не было желания любоваться красотами города.

Пока они ехали, Юсти взял на себя роль покровителя и пытался развлекать девочек разными историями, но острый язычок Паскаль каждый раз заставлял его умолкнуть. Под парусиной то и дело вспыхивали ссоры, но Тангейзер не вмешивался – пусть дети хоть как-то отвлекутся.

Его разум наконец оправился от шока, вызванного картиной, увиденной в особняке д’Обре, и теперь ему не терпелось разрешить загадки, снова не дававшие ему покоя. Он хотел добраться до мерзкого старого служителя, но сначала нужно было освободиться от неудобного живого груза. Тангейзер задумался о совете офицера, говорившего об аббатстве в Латинском квартале. Однако если снова придется противостоять милиции, лучше делать это на мосту, а детей укрыть в Вилле, ближе к Орланду, там, где должны найтись окончательные ответы на все вопросы.