Двенадцать детей Парижа

Сначала Эстель увидела горящие факелы, потом солдат, потом тележки. Солдаты были явно довольны собой. Они несли флаги и думали, что правы, думали, что они хорошие, что сделали доброе дело. Они считали себя лучше Ля Россы, лучше других жителей Дворов, лучше Гриманда. Может, это и так. Все так говорили. Эстель знала, что она не лучше валявшегося на улице дерьма. Но если эти люди хорошие, она не хочет быть лучше, не хочет становиться такой, как они. Пусть тогда она останется дерьмом. А как насчет Пепина? Он убил Гриманда. Неужели Пепин хотел стать лучше? Неужели так становятся лучше? Голова у девочки болела, и ответа на этот вопрос она не знала. Она была рада, что убила Пепина, даже если стала от этого хуже. Она надеялась, что он будет вечно гореть в адском огне, а черти будут втыкать вилы ему в задницу. Неужели такой, как Пепин, мог убить Гриманда? Пепин был большой, но только снаружи. На самом деле он был маленьким. А Гриманд большим, огромным. Драконом.

А теперь дракон мертв.

Голова болела так сильно, что Эстель перестала думать обо всем этом.

Одна из проезжавших мимо тележек была доверху наполнена трупами солдат, и Ля Росса обрадовалась. Во второй тележке ехали раненые, а в последней сидела Карла.

Она выглядела очень несчастной. Голова ее была опущена на грудь, как у спящей, но женщина не спала. Может, она плакала? Нет, Эстель не верила, что итальянка позволит солдатам увидеть ее слезы. Какое-то время девочка ненавидела Карлу, хотя не должна была, а та не обращала на ее ненависть внимания. Она лучше всех людей, которых когда-либо встречала Эстель, за исключением разве что Алис. «Она одна из нас, – подумала девочка. – Но кто такие мы?» К этой категории не относилось большинство знакомых Ля Россы людей. Ее мама Тифани, хоть Эстель и любила ее, тоже не относилась. Даже Гриманд, как это ни странно, не относился. Девочка не понимала, почему она сама входит в этот круг, но чувствовала свою принадлежность к нему. Так сказала Алис. В каком-то смысле это было даже лучше, чем летать на драконе.

Эстель крепче прижала к себе новорожденную и зашептала:

– Не волнуйся, Ампаро. Ты одна из нас.

Она увидела, что Карла обнимает ту же маленькую девочку, которую привела с собой утром. Но девочка не была одной из тех, кого Ля Росса называла «мы», и поэтому за нее Эстель не переживала. Просто графиня де Ла Пенотье добрая и волнуется за девочку. Это другое. Каким-то образом доброта делала Карлу сильнее. И Алис тоже. Неужели Эстель просто добра к Ампаро? Не похоже, потому что Ампаро ее сестра и Ампаро одна из «нас». И ангел тоже. Эстель была в этом уверена.

Эстель увидела Малыша Кристьена, и ей захотелось, чтобы кто-нибудь убил его. Она бы сама его убила. Кристьен не лучше ее – он само зло. Ля Росса спряталась в темноте, прижала к себе Ампаро и укачивала малышку, пока солдаты не прошли мимо. Тележки повернули на Рю Сен-Дени, и Карла скрылась из виду.

Девочка стала поспешно пробираться переулками Кокейна.

Выглянув из-за угла, она увидела яму с углями, костры и тени людей, мелькавшие среди дыма и мутного желтоватого света. На земле лежали тела. Кто-то стонал. Женщины плакали. Эстель увидела мальчишек и собак.

И двух больших мужчин, сидевших на стульях.

Тот, кто сидел к ней лицом, был голым по пояс, с длинными волосами. Его кожа блестела в свете костра, а на руках были темные рисунки, как у Алтана. Танзер. Он говорил, слушал и одновременно точил меч.

Эстель боялась его. Этот человек точил меч, потому что затупил его убийствами и потому что собирался убивать еще. Он сидел на стуле, как король – король не только Кокейна. Он как будто бы в любом месте чувствовал себя королем. И в то же время ему было плевать на Кокейн и на всё остальное. За его спиной тоже был ангел, но другой, вдруг поняла Ля Росса. Он отражал не серебристый свет луны, а красные отблески углей. У ангела Танзера были черные крылья. Эстель удивлялась, как он мог быть отцом Ампаро. Но Карла не лжет. А как Алис могла быть матерью Гриманда? Собственного отца девочка не знала, как и многие дети в округе. А у этого грозного шевалье есть отец? А мать? Сестер легче понять. Ля Росса повернула Ампаро лицом к Матиасу:

– Смотри, Ампаро, это Танзер. Не бойся его. Он твой папа.

Эстель боялась, что малышка заплачет, но та принялась агукать. Интересно, что их ангел думает о Танзере? Рыцарь вложил меч в ножны, допил вино из чаши, поставил ее на землю и встал. Второй мужчина сменил позу и махнул рукой. Эстель сделала несколько шагов, и силуэт второго мужчины стал виден на фоне красного свечения углей. Он почесал затылок, и девочка узнала эту огромную голову. Узнала странные складки под зарослями курчавых волос. Ни у кого нет таких плеч. Она облетела на этих плечах весь Париж.

– Гриманд? Гриманд? – позвала Ля Росса.

Огромный человек встал, повернулся и с улыбкой раскинул руки.

У него не было глаз. Вместо них зияли огромные дыры, светившиеся белым.