Двенадцать детей Парижа

– Несмотря на страдания, которые принесла тебе эта встреча, я уверен, что ты, если бы мог, снова сделал бы тот же выбор, – сказал ему Матиас.

– И готов заплатить за это любую цену, – заверил его юноша.

– Значит, забудем о скорби. Пока не сделаем дело.

– А что мы будем делать?

– То, что потребуется, – сказала Паскаль.

Тангейзер повел их перед собой по галерее.

– А как вам удалось пройти мимо охраны у дверей собора? – поинтересовался он.

В ответ на благодарность детей, которых она привела в безопасное место, Карла смогла лишь рассеянно кивнуть. Когда муж помог ей подняться со стула, она буквально повисла у него на руке, и причиной этого была не просто любовь. Кормление Ампаро, похоже, истощило силы женщины, хотя при взгляде на ребенка она мечтательно улыбалась, словно пребывала в состоянии, близком к блаженству.

Такое состояние тревожило Тангейзера. Он наблюдал подобную эйфорию у умирающих. Сколько крови Карла потеряла? Рыцаря терзали сомнения – неизвестный ему доселе и поэтому самый опасный враг. Повозка. Улицы. Дорога. Он может устроить так, что через десять минут его жена окажется в кровати в доме священника, а рядом будет стоять хирург. Хотя, скорее всего, ей пропишут кровопускание.

– Скажи, любовь моя, у тебя кровотечение? – спросил Матиас жену.

Та молча покачала головой.

– У тебя не хватит сил на путешествие. Мы остаемся. Все, – заявил госпитальер решительно.

– Нет, мы должны уходить, пока Смерть на нашей стороне! – запротестовала Карла.

– Смерть ни на чьей стороне. Она сама за себя.

– Если мы ее боимся, она повернет против нас – ты это знаешь лучше, чем кто-либо, – и Суд решит не в нашу пользу. Алис говорит, мы должны идти. В направлении Огня.

Снова карты. Алис говорит? Тангейзер потрогал лоб супруги тыльной стороной ладони. Он был прохладным и влажным. Лихорадки не было. В логике Карлы проступала его собственная философия, только в формулировке той безумной женщины, которая приняла у нее роды. В ситуации, когда требуется храбрость, осторожность равносильна смерти. Тем не менее моральная сторона дела давила на рыцаря тяжелым грузом. Он готов был подвергнуть опасности жену и ребенка, чтобы спасти свою шею от петли, и в то же время без колебаний умер бы ради того, чтобы продлить их жизнь хотя бы на мгновение. Загадка… Но, похоже, сидящая перед ним женщина ее решила. В отличие от него.

– Карла, если ты останешься здесь, то вы с Ампаро выживете, – попытался все-таки уговорить жену Матиас.

– Знаю, – кивнула она. – Но все, что ты сделал, было не ради того, чтобы мы остались живы. Для этого ты был нам не нужен. Мы сами справлялись. Ты сделал это, чтобы быть со мной. С нами.

Тангейзер окинул взглядом огромное пространство собора, этого корабля, который построили люди, обладавшие знанием. Сокровенные тайны, вплетенные в его ткань и соединившиеся с таинственным дымом и колеблющимся пламенем сотен свечей, наполнили его первобытным знанием, воплощением которого и являлся этот собор. Знанием чистого хаоса, во всем его ужасе и красоте. Бытие и есть хаос. Влажный путь и Сухой путь[30] одновременно. Кровь и вода, камень и стекло, красное и белое, знание и невежество, правда и ложь. Христос и Сатана, месса и Великое делание[31]

– всё это соединяется здесь, в Нотр-Дам де Пари, сверкая и переливаясь в его священном тигле.

Тем не менее металл, который может выплавиться из руды их душ, можно проверить только в процессе литья. Вещество, рожденное в тигле, всегда является предметом сомнений, и хаос – это его суть. Уверенным можно быть только в одном: личность превратится в бесполезный шлак, если ее не испытать. В сплаве могут присутствовать и скорбные песни, и жертвы, и грехи, которым нет числа, но кто мог предсказать, что древесный уголь превращает железо в сталь? Сомнения и загадки можно разрешить лишь с помощью тигля – опустошив его. Хаос вечен и включает в себя всё.

– Я оставила Ампаро на крыше с нищей девчонкой, – сказала Карла. – Девчонкой, которая утром угрожала убить моего ребенка, тогда еще находившегося у меня в утробе. И вот мы здесь. И ты здесь, с нами. Ты нас не оставишь, потому что мы не оставим тебя.

– Я люблю тебя, – сказал Тангейзер.

Итальянка погладила его заросшую щетиной щеку.

– Юсти, проводи Мышек к повозке. Опусти один борт и положи матрас, – сказал Матиас поляку.

Потом он увидел Гуго, который прижимал к груди виолу Карлы.

– Гуго, а ты проводи Инфанта, – попросил рыцарь.

– Я ни за что не лягу, – заявил Гриманд. – Не надейся.

– Эстель, покажи Паскаль, где мое оружие. Принесите его. И лампу тоже, – не отвечая ему, распорядился госпитальер.

Проходя мимо, король Кокейна повернул безглазое лицо к Тангейзеру:

– Кажется, ты хвастался, что приведешь нас к воротам Сент-Дени. – Его улыбка вселяла ужас. – Или мне найти священника?

Его смех эхом отразился под сводами собора.

– Карла, держи крепче нашего соловья, – сказал Матиас жене.

Левой рукой он обхватил бедра Карлы и взял ее на руки. Она прижалась головой к его груди. Ребенок у нее на руках спал.

– Значит, к Огню, – сказала женщина.