Двенадцать ночей

– Мы уже столько раз это обсуждали. Не может такого быть, чтобы она…

– Вилли. – Заговорив, Фантастес в один миг скинул с плеча мешок и стал в нем рыться. Кэй поняла, что́ он ищет, и ее глаза наполнились слезами. – Вилли, у меня тут лежит одна твоя вещь, и я сейчас хочу ее тебе вернуть. Я долго носил ее с собой.

Он достал из мешка маленькую сумку, про которую Кэй почти забыла. Аккуратно расстегнул пряжки, одну, потом другую, и вынул деревянный футляр в виде книги, который она впервые увидела у него в лодке, плывущей по озеру в подземелье под Александрией. Яркое дневное январское солнце придало футляру такой обыденный вид, что Кэй на секунду задалась вопросом, не играет ли с ней память странную шутку. Может быть, не было его тогда, этого футляра? Может быть, тот немыслимый предмет, что она поднесла к губам и заставила звучать под деревом из Библа в древней пещере, – всего-навсего ложное воспоминание, греза?

– Старина, сейчас не время для…

– Возьми. Сейчас самое время.

Вилли взял футляр. Сердце Кэй стало отвешивать ей удары в самое горло. Он расстегнул металлическую защелку и, бросив на старого духа последний непонимающий взгляд, поднял деревянную крышку. У Элл глаза полезли на лоб; даже Рацио удивленно воззрился на то, что лежало под крышкой. Но никто не смог бы прийти в большее изумление и возбуждение, чем мгновенно пришел Вилли, уставясь на челнок у себя в руке.

– Но… но… – бормотал он. – Гадд же выкинул его в море. Он должен был лежать в иле на дне. Ничего не понимаю.

– О, я слышал, как он похвалялся: станок сломаю, то и это выброшу в море, – сказал Фантастес. – Но до того, как я позволил тебе отдать ему челнок, я заделал все отверстия воском. – Он проказливо наморщил лоб. – Я надеялся, отчаянно надеялся. Ночью после варварских бесчинств Гадда я взял две лодки, и мы поплыли вдоль вифинского берега с сетью. Он, конечно, тяжелее воды, но пустота внутри придала ему плавучесть; нам понадобилось всего семь часов, чтобы его найти.

Кэй видно было, что челнок Вилли по руке и что это обеспечила не только природа, но и практика. Тяжело дыша от волнения, не сводя глаз с челнока, он машинально крутил его в ладони большим пальцем – а потом посмотрел на Эдварда Д’Оса. Что-то сгоняло, как тучу, великую печаль с лица Вилли, и вдруг в нем проявилось что-то мальчишеское: к вискам и ушам прилила кровь, волосы серебристо заискрились, на одной щеке вздулся горбик. Впервые за эти дни Кэй испытала радостный прилив необузданной надежды.

– Воспользуйся им, Вилли. Если кто-нибудь когда-нибудь заслужил стать чудотворцем, то это ты.

Вилли посмотрел на Флипа, ища одобрения.

– Давай. Это лучшее, что у нас есть сейчас.

Вилли поднес челнок к губам и двинулся вдоль стены к отцу Кэй. Сейчас подует, подумала было Кэй, но после нескольких шагов стало ясно, что он шепчет челноку на ходу. Может быть, молится, подумалось ей. Флип бережно опустил Элл на землю, и две сестры, а за ними духи, осторожно последовали за Вилли и встали в пределах слышимости. До Кэй долетали теперь, перекрывая негромкий шум ближнего транспорта, те сердитые, отрывистые звуки, что произносил отец, ведя свой монолог. Отдельных слов она не различала, да их, может, почти и не было, но голос, тон, хоть и изменившиеся, были его. По нему не видно было, когда Вилли сел и прислонился к стене в паре шагов от него, что он знает о чьем-то присутствии рядом. Девочки немного отошли и вжались в стену, чтобы он их не заметил. Остальные расположились рядом с ними. И некоторое время все пришедшие пребывали в полной неподвижности и молчании.

Когда наконец челнок зазвучал, Кэй смотрела на обелиск на той стороне дороги. Голос челнока так органично вложился в сам воздух вокруг, что вначале она решила – это чудит ее голова, заставляя ее как бы слышать завораживающее величие обелиска. Но чуть погодя стало ясно, что это настоящий звук – звук особого рода: высокий тон его не менялся, но в нем мощно пульсировали обертоны, они нарастали и ослабевали, нарастали и ослабевали, своевольные, как море. Лицо Вилли позади челнока было спокойно и бесстрастно, руки неподвижны, но звук полнился мукой выражения. Кэй он точно парализовал, как и ее отца, чей беспокойный, бессмысленный говор разом умолк. Он стал озираться – осторожно, словно бы украдкой.

Фантастес наклонился к уху Кэй.

– Хороший выбор! – прошептал он. – Я так и подумал, что он решит попробовать это отверстие. То же, в которое ты тогда подула вначале. Голос любви.

Натянув одежду на подбородки, они сидели спинами к стене – и вот Вилли заговорил.

18

Путеводная нить