Двенадцать подвигов Рабин Гута

Нас утро встречает прохладой… Ой, извините, не заметил, что я уже в эфире. То бишь с вами разговариваю. Это я так, проснулся на главной площади поселения кентавров от того, что продрог. Нет, вы не подумайте, что я неженка какая-нибудь. Могу, между прочим, и в десятиградусный мороз на голом снегу спать. Пробовал однажды, ради эксперимента. Наверное, справился бы и с более холодной температурой, но подобные испытания что-то мне не очень понравились, и я решил их прекратить. Ну а сейчас я продрог просто от резкого перепада температуры. Все-таки вчера вечером плюс двадцать семь было, а сейчас – градусов пять тепла. Не больше. Горы, знаете ли!

Моим-то ментам все по фигу. Пока похмелье не начнется, они даже внутри айсберга спать будут. Я вчера, как обычно, не пил, поэтому и проснулся легко. Впрочем, в мое персональное общество трезвенников ненароком успели затесаться Геракл, проспавший все самое веселое, и Немертея, но они не считаются. Сын Зевса пристроился Жомову под бок, и наш доблестный омоновец, видимо, с перепою перепутав ущербного юношу с собственной женой, так придавил его собственной тушей, что утренней прохладе просто пролезть некуда было.

Немертея, понятное дело, приткнулась к моему Рабиновичу. А лежит-то как тихо, паразитка! Головку ему на плечо положила и сопит в две дырочки так мило, что мне даже захотелось подойти поближе, наклониться к уху этой девицы и поинтересоваться, который сейчас час. Причем очень громко.

Я уже почти решил осуществить задуманное и даже слюни от удовольствия распустил, словно сенбернар малолетний, но как представил, что за бучу устроит мой Сеня после такого невинного вопроса, так потребность в определении точного времени у меня тут же пропала. От скуки я решил прогуляться по окрестностям – поискать кентавров да пометить ту территорию, которую не обошел вчера, – и уже почти осуществил задуманное, как совершенно случайно наткнулся еще на одного члена Общества Трезвенников имени Меня, о котором спросонья совсем забыл.

Горыныч, раса которого использует алкоголь в качестве средства для борьбы с вредителями, вчера пить, естественно, отказался. Когда суматоха, вызванная разгоном кентавров и поимкой банды дебоширов в лице Геракла, намеренно троившегося в глазах моих ментов, стихла, все отправились спать. В том числе и наша самонаводящаяся керосинка. Где он лег, я не видел, но сейчас я нашел Горыныча около Андрюши Попова.

Да будет вам известно, что Ахтармерз – существо холоднокровное. То есть не пофигист, а просто очень быстро остывает или накаляется в соответствии с температурой окружающей среды. Когда мы в снежной Скандинавии находились, нам пришлось для Горыныча даже спальный мешок изобрести, чтобы, не дай пес, не охладить его до температуры обычной сосульки. А тут, в Греции, посреди лета, никто и подумать не мог о том, что наша пикирующая рептилия может замерзнуть.

Когда я на Ахтармерза наткнулся, он уже практически не подавал признаков жизни, уменьшившись до размеров отощавшего кота и тщетно пытаясь укрыться под боком Попова от утренних заморозков. Горыныча нужно было срочно спасать, и я, конечно, мог бы попробовать это сделать самостоятельно, но меня взбесила мысль о том, что мои менты, из-за которых невинно пострадал трехглавый второгодник, будут спокойно спать, пока я буду заменять в Греции службу спасения. Именно поэтому я оттащил Ахтармерза подальше от Попова, чтобы тот, проснувшись, не придавил его ненароком, и, встав в позу, поднял такую бучу, что от моих воплей на ближайшем перевале случился небольшой обвал. Конечно, у Попова получилось бы лучше, но, как говорит мой Рабинович, чем богаты, то от вас и спрячем.

То, что произошло после того, как я поднял тревогу, было вполне предсказуемо. Первым проснулся мой Сеня, поскольку был соответственно выдрессирован и прекрасно умел освобождаться ото сна по моему первому сигналу. Затем с места вскочил Ваня, спросонья принявший мой голос за утреннюю команду к побудке, поданную дежурным по роте.

Жители античной Греции просыпались в следующем порядке: сначала Немертея, которую Сеня, забыв, что спит не один, просто стряхнул с себя; следом пробудился Геракл, правда, по иной причине – Жомов, увидев, с кем обнимается, так виртуозно выматерился ему в ухо, что я пожалел об отсутствии у меня шариковой ручки, бумаги и способности к правописанию; ну и последним из греков разлепил зенки Гомер. Ему приснилась Троянская война, и он вскочил на ноги с криком: «Спасайтесь, люди, данайцы в городе!» Затем, видимо, для иллюстрации своих слов, поэт схватил вместо меча обглоданную берцовую кость и пару минут отбивался ей от невидимых врагов. Ровно до тех пор, пока случайно не зацепил своим необычным оружием Жомова, и Ваня, естественно, чисто рефлекторно не стукнул его по лбу, отправив обратно, досматривать крайне интересный сон.