Оставшиеся в живых участники сражения рассказывали, что «в этом бою даже писари хватали ружья убитых товарищей и бросались на врага». Полк потерял 27 офицеров (из них восемь были убиты или умерли от ран) и 693 нижних чина.
После ранения Петин лечился в родном имении близ Владимира. Доктора признавали рану опасной. А Батюшков — по своему военному опыту тогда уже вовсе не новобранец — по-мальчишески завидовал Петину: «Счастливый друг, ты пролил кровь свою на поле Бородинском, на поле славы и в виду Москвы, тебе любезной, а я не разделил с тобой этой чести. В первый раз я позавидовал тебе, милый товарищ, в первый раз с чувством глубокого прискорбия и зависти смотрел я на почтенную рану твою!..»[311]
Батюшков восхищался самоотверженностью мамы Ивана Петина, Александры Павловны. Она, не надеясь на усердие лекарей, сама выходила сына, и он скоро вернулся в строй.
Глава третья
Встреча с Батюшковым в Богемии. — Разговоры в шалаше. — «Прогулки по Москве»
Друзья вновь встретились в Заграничном походе, в Богемии. Батюшков служил адъютантом у генерала Николая Николаевича Раевского, командовавшего Гренадерским корпусом. Петин командовал 1-м батальоном лейб-гвардии Егерского полка.
Несколько лет спустя Батюшков перебирал в памяти драгоценные подробности той счастливой встречи. «…Я сижу в шалаше моего Петина, у подошвы высокой горы, увенчанной развалинами рыцарского замка. Мы одни. Разговоры наши откровенны; сердца на устах; глаза не могут насмотреться друг на друга после долгой разлуки. Опасность, из которой мы исторглись невредимы, шум, движение и деятельность военной жизни, вид войска и снарядов военных, простое угощение и гостеприимство в ставке приятеля, товарища моей юности, бутылка богемского вина на барабане, несколько плодов и кусок черствого хлеба, parca mensa[312]
, умеренная трапеза, но приправленная ласкою, — все это вместе веселило нас как детей. Мы говорили о Москве, о наших надеждах, о путешествии на Кавказ и мало ли о чем еще! Время пролетало в разговорах, и месяц, выходя из-за гор, отделяющих Богемию от долины дрезденской, заставал нас, беспечных и счастливых, посреди сердечных излияний откровеннейшей дружбы, дружбы, которой одно воспоминание мне драгоценнее и честей, и славы…»[313]«Мы говорили о Москве» — это значит, что вспоминали утраченную навсегда допожарную Москву, ту Москву, где «все влюблены или стараются влюбляться». Константин и Иван перебирали в разговоре любимые уголки милого сердцу города, ставшего вдруг одним лишь воспоминанием.
О чем именно вспоминали друзья, можно представить по очерку «Прогулки по Москве», написанному Батюшковым перед самой войной.
«…Теперь, на досуге, не хочешь ли со мною прогуляться в Кремль? Дорогою я невольно восклицать буду на каждом шагу… Когда вечернее солнце во всем великолепии склоняется за Воробьевы горы, то войди в Кремль и сядь на высокую деревянную лестницу. Вся панорама Москвы за рекою! Направо Каменный мост, на котором беспрестанно волнуются толпы проходящих; далее — Голицынская больница, прекрасное здание дома графини Орловой с тенистыми садами…»[314]
Конечно, они вспоминали и Тверской бульвар, где в юности они провели столько беспечных часов, где царит «совершенная свобода ходить взад и вперед с кем случится», где «страсти засыпают; люди становятся людьми» и «все кажутся счастливыми»[315]
.Как много промыслительного было в этом очерке, опубликованном только через полвека после написания. Панорама Москвы дается в нем не только с топографической точностью, но и с любовью, обостренной смутным предчувствием утраты всей этой первопрестольной красоты. И даже случайное, вроде бы лишь для красного словца вырвавшееся упоминание о Германии, оказывается моментом непостижимой прозорливости: «Тот, кто, стоя в Кремле… не гордился своим отечеством и не благословлял России, для того (и я скажу это смело) чуждо все великое, ибо он жалостно ограблен природою при самом его рождении; тот поезжай в Германию и живи и умирай в маленьком городке, под тенью приходской колокольни…»[316]
И вот через два года после написания этих строк друзья сидели на окраине маленького немецкого городка, под тенью старого замка, но вовсе не собирались умирать.
Глава четвертая
Чего бояться, господин Поэт?..
Битва народов. — Роковой день 4 октября. — Ранение генерала Раевского. — Гибель Петина