Двенадцать поэтов 1812 года

По целым дням чего-то все желать,          Чего? не понимая;Зарадоваться вдруг и вслед за тем — вздыхать,          О чем, не очень зная;Все утро проскучать и вечера хотеть,          А вечером об утре сожалеть;Страшить себя, когда надеждой можно льститься;Надеждой льстить себе, как надобно страшиться;          Всем жертвовать и трепетать,Не мало ли еще пожертвовано было?

          Терзаться тем, что прежде веселило;Страдать и обожать страдания свои;Вдруг ненавидеть их, с самим собой сражаться;          И вдруг, забыв страдания свои,          В мечты блаженства погружаться;То робким иногда, то слишком дерзким быть,То подозрительным, то очень легковерным;Всем верить, и считать на свете все неверным;Чужому все открыть, от дружбы все таить;Соперником считать невинного душою;

Короче: ночью сна, а днем не знать покою,Вот смысл, но слабою наброшенный рукою,          Глагола страшного любить:Вот что испытывал (я знаю над собою),          Кто в жизни раз влюбленным был,И вот зачем никто два раза не любил.

Невинный душой соперник — это, конечно же, Батюшков, посвятивший Анне Фурман строки, ставшие ослепительной вершиной всего им написанного:

О, память сердца! Ты сильнейРассудка памяти печальнойИ часто сладостью своей

Меня в стране пленяешь дальной.Я помню голос милых слов,Я помню очи голубые,Я помню локоны златыеНебрежно вьющихся власов.Моей пастушки несравненнойЯ помню весь наряд простой,И образ милой, незабвеннойПовсюду странствует со мной.Хранитель Гений мой — любовью

В утеху дан разлуке он:Засну ль? приникнет к изголовьюИ усладит печальный сон.

Анна Фурман склонна была отдать руку и сердце Константину, но тот замешкался, повел себя непоследовательно, и это можно понять: он был беден, житейски неустроен. К тому же временами Батюшков остро чувствовал приближение болезни и не хотел принести девушке несчастье.

Гнедич сватался к Анне. Она отказала.

* * *

Батюшков был на три года младше Гнедича, но чувствовал себя старшим — во всяком случае, в письмах. Он наставлял Гнедича и в творческих, и в житейских делах. «Да не пиши на листке, а на трех, не в один присест, а во многие…»^[117]

Ощущение, что друг старше и опытнее его, было и у Гнедича (как-то он даже ошибся в возрасте своего друга: в 1811 году, когда Батюшкову было всего 24 года, он написал, что тому вот-вот исполнится тридцать).

А познакомились они в 1803 году в Департаменте народного просвещения. Батюшков служил письмоводителем, а Гнедич был определен в писари.

Через пару лет добросовестный и аккуратный Гнедич занял должность младшего помощника столоначальника. Батюшков же смотрел на свои обязанности как на досадное препятствие к занятиям литературой и не умел этого скрыть. Он и на службе писал стихи. Однажды у Константина отобрали листок со стихами (а это было послание Гнедичу, которое он шлифовал с утра до вечера) и отнесли прямо Михаилу Никитичу Муравьеву.

Оригинальный русский мыслитель, писатель, государственный деятель, попечитель Московского университета (и автор устава МГУ) Михаил Никитич Муравьев был двоюродным братом Николая Львовича Батюшкова, отца поэта. В отроческие годы Константин воспитывался в семье Муравьева. А Михаил Никитич был в свою эпоху, безусловно, лучшим педагогом в России. Еще в 1785 году Екатерина II пригласила его преподавать наследнику престола литературу, нравственную философию и русскую историю.