Двенадцать зрителей

В том году к нам в городок приехала на гастроли довольно известная балетная труппа, и маме удалось достать четыре билета, поэтому мы пошли в театр всей семьей: родители, мой старший брат Шурик и я. Не помню, что именно тогда исполняли артисты, помню только таинственный синий полумрак зала и мягко мерцающие звезды из стекляруса, вышитые на легких белых занавесях, а еще – целую толпу маленьких балерин с крохотными ножками и изящно изогнутыми ручками, которые семенили, то собираясь в толпу, то разбегаясь в разные стороны. Никогда не забуду прекрасного мальчика – настоящего принца, – который легко прыгал по сцене, а в последнем подскоке взлетел и на секундочку замер в воздухе, и его подружку, порхающую, будто бабочка, и красиво умирающую в конце представления. А еще помню целое море высыпавших на сцену танцоров и сотни рук, колеблющихся, будто волны, под тревожную нервную музыку. Вдруг танцоры резко подняли широко раскрытые ладони и взмахнули ими, будто стая птиц взмыла над бушующим морем! Тут музыка замерла, и целое мгновение длилась напряженная звенящая тишина, а потом и она разорвалась громом бешеных аплодисментов.

Все это: звезды, полумрак, девочки-бабочки в белоснежных пачках, взлетающий в прыжке мальчик и люди, изображающие море, – как-то странно и больно затронуло мое сердце и навсегда лишило меня прежней детской беззаботности. Я ужасно, до дрожи захотела стать балериной. Теперь все мои мысли, чаяния и надежды крутились вокруг балета: я уговорила родителей купить мне несколько учебников по основам классического танца и заставляла маму читать мне их понемножку перед сном; я взахлеб слушала радиопередачи о балете и, не отрываясь, смотрела балет по телевизору в те редкие дни, когда его показывали по каналу «Культура». Каждое утро я делала особую зарядку: задирала ноги как можно выше, крепко держась за спинку своей кроватки, пробовала ходить на носочках и крутиться, повторяя про себя воздушное и торжественное, как пирожное с зефиром, балетное словечко «фуэте́». А вот слова «батма́н» я старалась избегать: оно напоминало мне отнюдь не балет, а летучую мышь, вернее, супергероя, который носит черный плащ, маску и смешные уши с кисточками.

Когда мне исполнилось семь лет, мама отвела меня к известному в нашем городе педагогу – преподавателю классического танца; она как раз набирала новую группу. Эта старенькая дама с челочкой и голубыми слезящимися глазами ласково поздоровалась со мной за руку, а потом отвела в просторный зал с балетным станком, зеркалами и фортепиано и попросила раздеться до трусов. Критически осмотрев меня с головы до ног, дама заставила меня подпрыгнуть, пройтись на носочках, сделать ласточку, а потом подвела к станку и принялась безжалостно сгибать и выкручивать мне руки и ноги. Я чуть ли не плакала от боли, но терпела, потому что очень хотела попасть в группу и боялась, что дама прогонит меня, если я закричу.

Наконец она оставила меня в покое и велела отойти от станка, нагнуться и коснуться ладошками пола. Я выполнила упражнение с опаской: слишком уж это просто. А вдруг она сейчас даст мне пинка, я не удержусь на ногах, и меня не примут, потому что я – слабая? Но дама не стала меня пинать, а велела одеться и отвела обратно к маме.

Провожая нас в коридоре, она много говорила о том, что я хорошая, крепкая и здоровая девочка, но, к сожалению, у меня «ручки и ножки как сосиски, короткая шея» и что-то там не так с грудной клеткой. Закончила свою речь она непонятным восклицанием: «Антропоме́трия, увы!»

Я тогда не понимала значения этого загадочного длинного слова – антропометрия,

 – но сразу догадалась, что меня не взяли, и всю дорогу до дома горько плакала. Я лила слезы и в автобусе – прямо на мамину кофту и в ее носовой платок, и дома – в спинку дивана, и за ужином – в куриную лапшу, и вечером – на папину шею, и даже ночью – в подушку, впервые в жизни напугав своего брата Шурика. Он, серьезный и притихший, чуть ли не до утра просидел у меня на краешке кровати и монотонно гладил по голове, как щенка.

На следующий день мама сказала: «Да не убивайся ты так! Ведь кроме балета есть и другие танцы!» – и отдала меня в танцевальную школу-студию неподалеку от нашего дома. Там тоненькая полуголая и очень смуглая преподавательница с резким и грубым мужским голосом посмотрела на меня, как на бревно, но все же записала в группу и на первом же занятии поставила в пару с самым крупным и толстым мальчиком, который не то что танцевать, а и ходить-то как следует не умел и за несколько минут напрочь отдавил мне ноги. При этом у него были потные ладоши, он толкал меня своим животом, пыхтел и постоянно дышал мне в лицо. Я отворачивалась и немного приседала, чтобы его дыхание на меня не попадало, но тогда преподавательница выключала музыку и начинала на нас кричать. Скоро мне это надоело, я подошла к ней и сказала, что хочу танцевать с кем-нибудь нормальным, а она начала ругаться, а толстый мальчик подошел и ткнул меня кулаком в бок.