Двенадцатая карта

– Его здесь так изображают, словно он и правда злодей, с самого начала только и думал о краже. Но он таким не был, точно. – Она подняла голову. – И отсюда не ясно, что с ним случилось потом, освободили его или нет.

– Мы продолжаем искать информацию.

Компьютер издал мелодичный сигнал, и Мэл уставился на экран.

– Возможно, как раз сейчас что-то узнаем. Пришел ответ из Амхерста, от преподавательницы, у которой свой веб-сайт по афроамериканской истории. Я отправил ей запрос по поводу Чарлза Синглтона.

– Читай.

– «Выдержки из дневника Фредерика Дугласа».

– Не напомните, кто он такой? – спросил Пуласки. – Хотя, наверное, стыдно не знать. Все-таки есть улица, названная в его честь, и все такое.

Женева сказала:

– Бывший раб. Аболиционист и лидер движения в защиту гражданских прав, живший в девятнадцатом веке. А еще писатель и лектор.

Новичок залился румянцем.

Купер наклонился к экрану и начал читать:

«Третье мая тысяча восемьсот шестьдесят шестого года. Очередная встреча на Холмах Висельника…»

– Ага, – перебил Райм, – снова наш таинственный район.

Слово «висельник» напомнило ему о карте таро с подвешенным за ногу человеком. Он посмотрел на карту, затем снова сосредоточился на том, что читал Купер.

«…обсудить наши усилия по продвижению Четырнадцатой поправки. Я и еще ряд представителей цветного сообщества Нью-Йорка встретились с достопочтенным губернатором Фентоном, сенаторами Гаррисом, Граймсом и Фессенденом, конгрессменами Стивенсом и Уошберном, а также демократом Эндрю Т. Роджерсом, который на поверку оказался не столь пристрастным, как мы опасались.

Собрание началось с пламенного обращения губернатора Фентона, после чего мы весьма продолжительно обсуждали с членами комитета черновые варианты поправки. (Мистер Чарлз Синглтон особенно красноречиво и убедительно высказывался в защиту того, что поправка должна гарантировать одинаковое право голоса для всех граждан, как белых, так и цветных, как мужчин, так и женщин. Члены комитета отнеслись к его доводам с большим вниманием.) Дебаты велись до глубокой ночи».

Женева читала текст из-за плеча Купера.

– «…особенно красноречиво и убедительно», – прошептала она. – И он хотел, чтобы женщины тоже могли голосовать.

– Вот еще одна запись, – сказал Купер.

«Двадцать пятое июня тысяча восемьсот шестьдесят седьмого года. Я обеспокоен слишком медленным продвижением дела. С момента представления Четырнадцатой поправки на ратификацию прошел уже год. В двадцати двух штатах она была одобрена без промедления. Для принятия требуется поддержка еще шести, но мы встречаем упорное сопротивление.

Уиллард Фиш, Чарлз Синглтон и Элайджа Уокер сейчас объезжают те штаты, где еще не определились с решением. Они убеждают тамошних законодателей проголосовать за принятие поправки, однако на каждом шагу сталкиваются с непониманием. Сколько было принесено жертв, а наша цель по-прежнему не достигнута… Неужели нашей победе суждено оказаться пирровой? Каждый день я умоляю Бога о том, чтобы наши усилия не пропали втуне».

Купер отвернулся от экрана.

– Вот и все.

– Значит, Чарлз сотрудничал с Дугласом. Судя по всему, они были друзьями.

Или не были, подумал Райм. Что, если написанное в журнальной статье – правда? Что, если он действительно втерся к ним в доверие лишь для того, чтобы подобраться к деньгам?