Двенадцатый четверг тридцатого октября

И лучше всяких «Отче наш» и «Богородице Дево, радуйся, благодатная Марие». Надо же было и на сигнал будильника гимн поставить! Вот, где красота-то настала. Помирать, так с… Кхм. Жить, так с музыкой! С песней! О главном. О гимне! Вот, где просыпаться-то сразу захотелось. А уж, действительно, жить – вообще молчу. Главное – нервный тик и инфаркт не схватить, крышей не поехать и импульсивно компульсивное расстройство не хватануть, на радостях. Где будет: три раза погладить портреты. Целовать, не целовать и прочие извращения, а возможно и надругательства – каждый решит сам и в своей степени испорченности. Как и выгосударственности

. Но приложиться к ликам – обязательно. Три раза пройтись по коврам. Как и трижды пропеть:

Россия – великая…

Не подглядывая! Смотря на потолок – только в качестве заметки: надо сделать!

Притягивает алкоголиков и курильщиков, наркоманов.

Кутил, готовых душу продать, за очередной хлеб и за очередное зрелище!И поджарить, зажарить собственное тело – дотла. Подлетев, мотыльками, слишком близко к солнцу. Клуб Икаров! Про который, как водится, нельзя говорить. Но и чем не падший ангел на, какой-никакой, а манер.

Ярко-лиловый свет врывается в темноту комнаты. С примесью желчно-желтого, кислотно-зеленого, ядовито-розового, режуще-голубого и, вырви глаз, красного. Пробегает по всему помещению. И останавливается на потолке, зависая на некоторое время, и тут же исчезая.

Лежачий полицейский. Ну, да… Скорее – напоминает зебру… Жутко! До жути, просто! Радости не приносит. Мертвое животное-лепешка и на потолке? Вызывает, разве что, омерзение. Отвращение и склизкий ком в горле, рвотный позыв и рефлекс в желудке! И конечно – саму рвоту. И приступ озноба! Очередной… Или это – из-за открытого окна?

Столп мурашек, разделившись, пробегает по телу девушки. Проследовав, одни – от головы до ног, снаружи. Вторые – от ног до головы, внутри. И обратно. Наоборот и меняясь. Смешиваясь и перемешиваясь, между собой. Словно – от кончиков волос, на голове и до кончиков пальцев, на ногах. Но опять же – внутри и снаружи. Не теряя ни сантиметра, а тем более миллиметра.

От всего и сразу! Гусиная кожа. Так, вроде, говорила гувернантка?Как с гуся вода и с Дашеньки вся худоба! Но как-то… Семнадцатый год! А все – не в ту, да и не в другую сторону. Ни на повышение, ни на понижение.

Живи спокойно, страна!

Неизменность и неизменяемость – у нас, с тобой, одна. Жаль, не

обнуление. Разве – в частностях и точечно, не в общем и массово.

По темно-серой асфальтированной дороге, с белой разметкой, проезжает светло-серая глянцевая машина. Светло-желтыми, почти белыми, фарами – освещая синюю стену. Пробегаясь по потолку и креслу, слегка трогает пол, и краем цепляет раскладной деревянный диван-трансформер, обтянутый синей тканью. Сделанный и отделанный под кресло, только уже больше и в виде двуспальной кровати.

Тут же за спиной ее раздается и женское мычание. Бурчание, шепот и еще какие-то непонятные звуки.

Непонятные, конечно, человечеству, но понятные животным, определенно.Той же зебре! Она бы – ее, наверняка, поняла. И положением, и состоянием…