Дверь с той стороны

По мере того как его фигура отдалялась, краски костюма серели и приобретали металлический отлив; вот он завернул за угол старинного корпуса биостанции и пропал из виду. В этот же миг над Шебетовским перевалом замельтешили разнокалиберные гелиглайдеры, мобили и даже дельтапланы — приказ Дашкова выполнялся неукоснительно. Через несколько минут исчезли и они.

А Дашков с Фаттахом снова опустились на разогретые солнцем доски, невесело усмехаясь собственным мыслям, — бригадир космических монтажников без бригады и член Совета, который никогда уже не вернется к тому, чтобы манипулировать, формулировать, моделировать и функционировать… Оба молчали.

— М-да, — первым не выдержал Фаттах, — это, конечно, прекрасно — развивать в каждом свое, индивидуальное, но ведь должно же быть и что-то общее, иначе нельзя…

— Общее будет всегда. Можно одинаково любить вот это все, — Дашков развел руки, словно собираясь обнять Карадаг вместе с бухтой, — но один из этой любви пишет картину, другой собирает камешки, а третий отправляется на Луну — найти там такую же горушку и назвать обязательно тем же именем, а не своим, заметь.

Они замолчали и стали глядеть в сторону перевала. Минут двадцать прошло в томительном ожидании, а затем откуда-то снизу выпрыгнула серебристая «волнушка» и, не рыская, вертикально пошла вверх, не оставляя за собой следа.

— Петр Палыч! — ахнул вдруг Джанг. — Мы ведь даже не спросили, как его зовут! Может, я попытаюсь с ним связаться, пока он еще не вышел за пределы атмосферы?

— Давай, давай, — сказал Дашков. — Отличная мысль!

Фаттах со всех ног ринулся в кабину связи.

Дашков больше не глядел на небо, в котором уже не было видно растворившейся в синеве серебристой точки, а с любопытством рассматривал скумбрию, продолжавшую крутиться вокруг кузнечика: голову и ноги она благополучно объела, но на крючок не попалась. Потом перевел взгляд в сторону перевала. Редковатую зелень уже тронула роскошная накипь осеннего пурпура. Дороги отсюда видно не было, но он хорошо представлял себе эту темно-синюю, как спинка скумбрии, асфальтовую ленту, которая уводила на запад, чтобы к вечеру сомкнуться с заходящим солнцем. Стояла полуденная тишина, и только из полуоткрытой двери домика связистов доносился монотонный голос Джанга, призывавшего пришельца откликнуться.

Дашков наклонил голову набок и, представив себе невероятное упорство Фаттаха, усмехнулся: ведь сколько еще времени этот славный парень будет вызывать совершенно пустой корабль…

МАРК ГОРДЕЕВ

УЛЫБКА КОРОЛЕВЫ

© Гордеев М., 1990

В школе пропала шапка. Лежала на подоконнике в учительской и исчезла. Пострадавшая — молодая учительница — позвонила в милицию.

Кражи, независимо от размеров, хотя и составляют «будни милиции», нередко оказываются более трудным орешком, чем иные убийства. Ведь они всегда совершаются тайно. Вор надеется на свою ловкость, хитрость, опыт, неуловимость…

Направляясь в школу, оперативный уполномоченный уголовного розыска Глеб Горин настраивался на трудный поиск. Он шагал по засыпанной февральским снегом улице, нахлобучив до самых глаз меховую черную шапку с козырьком. Ветер швырял в лицо хлопья колючего снега и заставлял время от времени поворачиваться спиной и переводить дух. В один из таких моментов Глеб столкнулся с какой-то девушкой. Лицо ее было закрыто воротником почти до глаз. Глеб извинился и пошел быстрее.

В учительской Глеб застал двух женщин: молодую и пожилую. Глаза у молодой были красные. Она чувствовала себя виноватой: и потому, что оставила свою дорогую шапку без присмотра, и потому, что вызвала милицию. Она была расстроена не только пропажей шапки, но и явным неудовольствием маленькой женщины со злым лицом — завуча школы, как узнал вскоре Глеб.

— Шапку могли украсть только наши ученики, — резким, визгливым голосом сказала завуч. — Теперь такие дети пошли, просто ужас, — добавила она.

— Вполне возможно, — согласился Глеб. — Когда она пропала?

— На втором уроке, — ответила пострадавшая. — Я уходила — шапка лежала на подоконнике. Пришла с урока — ее уже не было… Сперва подумала, что кто-то пошутил, но… Наталья Степановна, — учительница наклонила голову в сторону завуча, — сказала, что зашла в учительскую перед звонком, шапки уже не было… Так жалко! Только купила за четыреста рублей! — еле сдерживая слезы, добавила учительница.

Пока Горин расспрашивал учительницу о приметах шапки и возможных ее похитителях, завуч вышла. Вскоре она вернулась, ведя за руку длинноногую девочку лет тринадцати.

— Зина Лукашова из седьмого «а». Ходила на втором уроке в учительскую. — Произнеся эти слова, завуч усмехнулась, как бы говоря: «Ну что? Разве я не права? Разве в школе нужна милиция? В школе я, завуч, всё, в том числе и милиция!»

Девочка стояла возле двери и теребила рукой конец черного передника.

Подойдя вплотную к Горину, завуч тихо сказала:

— Девчонка из плохой семьи и уже замечалась в краже…

Горин внимательно посмотрел на девочку, испуганно жавшуюся к косяку, и спросил:

— Зина, ты была в учительской на втором уроке?