Дверь в глазу

— Похоже, там можно подзаработать.

— Нет. Приезжай и забери меня домой.

— У Дэвида сломано ребро, — говорит она, — ты не один в этом виноват, я знаю. По мне, так вы оба дикари. Если бы я не была такой бесхарактерной, то давно отправила бы вас обоих к чертям и попросила оставить меня, старую каргу, в одиночестве. Но что поделать, такая уж я трусиха.

— Пожалуйста, приезжай и забери меня отсюда.

— Это невозможно. Я не могу привезти тебя обратно.

— Ты можешь прислать мне немного денег?

— Ты вытащил из моей сумочки пятьдесят долларов.

— Сорок.

— О, прошу прощения!

— Просто садись в машину.

Недолгое молчание. Она вздыхает.

— Слушай, извини, но сейчас не самое удачное время. Хэндерсоны будут тут через час, и я готовлю артишоки. Позвони мне через два-три дня, мы все и обсудим. Но мне кажется, тебе это полезно, правда. По-моему, это неплохо, чтобы тебя припекло.

Молодой репортер из «Нортон-Бич Интеплидженсер» вместо того, чтобы освещать заплыв резиновых уточек в соревнованиях Будущих фермеров Америки, решает заняться историей о проломленном черепе смотрителя с аттракциона «Зиппер». Гэри в коме и нескоро из нее выйдет. Он, чуть старше Джеффа Парка, останавливается у «Пирата», чтобы поговорить с теми, кто знал Гэри лично. Концом шариковой ручки он тыкает в Леона и Джеффа, которые наотрез отказываются говорить.

Но Эллис с удовольствием беседует с парнем:

— Гэри был крайне великодушным человеком. Это была его главная черта.

Репортер записывает эти слова и смотрит на Эллиса с коварной улыбкой.

— А знаете, какую историю хочет толкнуть начальство ярмарки? Несколько лет назад Гэри отсидел в исправительной колонии за то, что тронул четырехлетнего ребенка. — Он закуривает, наслаждаясь знанием мрачного секрета. — Они, естественно, хотят пришить ему и новое дельце, которое случилось накануне. Но лично мне кажется, что-то здесь не чисто.

Он глубоко затягивается и оглядывается на «Летающие кресла», будто и с ними что-то не так, а потом направляется на площадку, где бросают мяч в корзину. Репортер довольно сносно забрасывает три из пяти, несмотря на то что кольца сделаны в форме фасоли.

В сельскохозяйственном павильоне начинается конкурс на лучшего бычка-кастрата. Чед пришел туда со своим черным бычком. На нем ярко-зеленый жилет и бабочка, как и на шестерых участниках, стоящих рядом; все они гладят своих животных по животам кривыми палочками.

Судит Гораций Тейт, человек с добрым красным лицом, в полосатой рубашке, плотно обтягивающей немаленький живот. По его команде участники начинают водить животных по крупу спокойным маршем.

После трех кругов Тейт стряхивает опилки со своей ковбойской шляпы и говорит в микрофон:

— Я оценивал в этом конкурсе по всем параметрам, мне важно было, чтобы у быка было длинное, крупное тело, чтобы он хорошо ходил и, конечно же, важна мускулатура. Все эти молодые люди привели сюда замечательных животных, но я думаю, что отдам первый приз… Домино, черному брангусу Чеда. Чед, не хочешь сказать пару слов о том, как ты воспитывал Домино?

На самом деле у Домино слегка саблистые суставы, но лучший белый бык шароле, будто высеченный из мыла, принадлежит вертлявому мальчишке с прыщавым лицом и в незаправленной рубашке, который, по мнению Тейта, совсем не делает чести Будущим фермерам страны.

Чед выглядит напуганным.

Он говорит в микрофон почти шепотом:

— Он поздно стал набирать вес. Я приучал его к узде.

Пока Чед бормочет, обращаясь к пустым трибунам, Гораций Тейт чистит пряжку своего ремня манжетой рубахи. Он гордился этой пряжкой — серебряный овал с бирюзовой луной в центре. Его дочь сделала ее, когда была в старших классах. Сейчас она живет в Санта-Фе, и он уже много лет не получает от нее ни строчки. Тейт волнуется о ней, но эта пряжка успокаивает его и дает надежду на то, что с дочерью все хорошо.

Конкурс закончился. Чед ушел со своей синей ленточкой. Парень с бугристыми щеками и белым быком ушел с благодарностью за аккуратное ведение журнала.

Тейт приехал сюда на неделю. В двух часах езды отсюда, недалеко от Киссими, у него есть маленькое ранчо, где он содержит около трех десятков тощего рогатого скота и стадо альпаков, которых его жена не разрешает продавать. В молодости он участвовал в родео, а потом в автомобильных гонках, где его привлекала сумасшедшая скорость. Поэтому к бессмысленным скоростям ярмарочных аттракционов он был совершенно равнодушен. Вглядываясь в танцующий горизонт ярмарки, он думает о том, сколько земли переместить и сколько говядины перевезти можно было бы с таким количеством топлива и стали. Он помнит также о вчерашней ночи, о мальчике в «Ханипоте» и ощущает приятную боль, будто его грудь скребут ювелирным напильником. Он хотел было прогуляться, но переборол это чувство.