Дверь в Зазеркалье. Книга 2

Мы молчим, погружённые в свои мысли, лаская каждый свою боль. Завтра вторник, операционный день. Будут, наконец-то оперировать Морковкина. Павлович, как обычно, остаётся на скамье запасных. Меня тоже ожидает первая в моей жизни операция, как ни странно, на позвоночнике. Называется она симпатэктомия. В ходе её у меня будут удалять какие-то нервные отростки – ганглии. Теоретически это должно уменьшить спазм моих артерий и улучшить приток крови к ногам. Теоретически, а там жизнь, как говорится, покажет. После тех манипуляций, что вот уже третью неделю проделывает со мной Капитолина Павловна, казалось бы кровь должна циркулировать во мне как горячая вода в хорошей системе отопления, однако этого не происходит. Через пять дней Новый год, и я уже точно знаю, что встречу его здесь, в хирургии. Мы будем вдвоём: я и моя боль, которая с каждым днём становится всё сильнее и сильнее. Интересно, она имеет свой предел или нет? А если имеет, то какой? И что-то мне не хочется думать о том, что ожидает меня там, у этого предела.

Сигарета докурена, мне нужно попытаться лечь и уснуть. Я оставляю так и не проронивших ни слова товарищей по несчастью и иду в палату. Там я устраиваюсь на кровати в положении полусидя и вскоре, как ни странно, засыпаю. В эту ночь под утро мне впервые приснился сон, который потом мне виделся всё чаще и чаще по мере того, как ухудшалось моё состояние.

Я плыл в тёплом голубом море к едва заметной у горизонта линии берега. Плыть становилось всё тяжелее, но ощущение бездны подо мной, населённой жуткими существами, о которых рассказывали книги, придавало сил. В какой-то миг я почувствовал, как мои ноги коснулись кого-то огромного и упругого. Бешено забилось сердце, разгоняя адреналин по уставшему телу. Я нырнул, раскрыл глаза и в зеленоватой тьме увидел поднимающийся ко мне из глубины светлый силуэт акулы. Она схватила меня за ногу и рывком по инерции подняла на поверхность. Я закричал от нестерпимой боли и проснулся.

Было раннее утро. Испещрённый наколками сосед справа сидел на кровати и испуганно смотрел на меня:

– Ты чё, братан? Приснилось что-то страшное?

Я не мог говорить, пытаясь привести в порядок дыхание. Наконец, отдышавшись, проговорил:

– Ничего, всё нормально, просто дурной сон.

– Бывает, ты сплюнь и перекрестись. Моя бабка говорила, что помогает.

Я последовал совету умудрённого жизнью человека и пошёл готовиться к предстоящей операции.

Она не принесла ожидаемого эффекта. На несколько дней температура левой ноги действительно поднялась на пять-шесть градусов, но потом снова упала до прежней отметки. На мизинце левой ноги появилось маленькое тёмное пятнышко. Капитолина Павловна, мрачнея, объяснила, что это начало некроза. Накануне Нового года консилиум врачей посовещавшись, решил, что мне сразу после праздников нужно ехать в Москву, в институт военно-полевой хирургии, где в клинике известного профессора Графова, по слухам, успешно занимались моей проблематикой.

В новогоднюю ночь незадолго до полуночи я получил свою первую дозу наркотика, ибо только он мог снять на время всё нарастающую боль. Потом я принимал всё большие его дозы в течение долгих пяти месяцев, но никогда уже мне не пришлось испытать тех незабываемых ощущений, какие посетили меня тогда, в морозную ночь под Новый год. Через минуту после инъекции ушла боль, и меня окутал серебристый туман. Ставшее невесомым тело парило в нём, ощущая удивительное тепло и покой. Сознание как-бы бодрствовало, с любопытством наблюдая за мной со стороны. Никогда мне не было так хорошо и беззаботно. К утру состояние эйфории постепенно ушло, серебристый туман рассеялся, взамен вернулись реалии жизни, а вместе с ними боль и жутковатое ощущение безрадостных перспектив.

Уезжал я прямо из больницы. Морковкин благополучно перенёс операцию, в процессе которой ему, по сути, в качестве эксперимента из лоскутков сшили маленький желудочек, уповая на то, что со временем он растянется до приемлемых размеров, и категорически запретили пить. К моменту моего отъезда суетливый пациент уже съедал в один присест две столовые ложки пюре и, как он мне признался в глубоком секрете от окружающих, даже рискнул выпить чайную ложку водки. Против ожидания, организм принял дозу без сопротивления, чем подал надежду совсем было потерявшему смысл жизни человеку. При нём теперь постоянно находилась пришедшая в себя после падения жена. Она оказалась раза в полтора больше Морковкина, но слушалась его беспрекословно, как это принято было в окрестных деревнях. Мы пожали друг другу руки, сказали приличествующие случаю слова и расстались навсегда. Павловича к этому времени отправили домой медленно умирать.

На вокзале меня провожали Валя и Капитолина Павловна. Валя, увидев медленно подходящий поезд, даже всплакнула, а Капитолина Павловна продолжала давать напутствия: