Двери в черную радугу

«Еще чуть-чуть… Еще проползу немного и отдохну».

Холод жалил руки. Седьмой убрал револьвер и натянул варежки, подождал с минуту, чтобы они начали согревать уже не сгибавшиеся пальцы.

Один метр пройден. Два метра. Три. Четыре.

«Ты не дойдешь, — заговорил внутренний голос. — Смирись уже. Тебе остается лишь скопытиться от холода!»

Со злостью Седьмой зачерпнул пригоршню песка и протер ею лицо, сморщившись и часто заморгав. Он хотел почувствовать себя подземной тварью, хотел сжиться с абсолютной чернотой и кладбищенскими запахами.

«Твою мать! Не задумывайся над тем, где ты находишься!» — решил он. Но легче было подумать об этом, чем сделать. Он продолжал ползти, надеясь на то, что вот-вот нора закончится.

Двигаться стало сложнее. Седьмой решил, что ход Червивого Короля теперь повел на поверхность. Но силы покидали его. Мышцы гудели, горло горело, перед глазами все кружилось и вертелось. Он тяжело, с присвистом дышал, точно пробежал марафон.

Удары сердца отдавались болью в груди.

Седьмой зажмурился.

Вдох.

Медленный выдох.

Вдох-выдох.

Могильную тишину нарушало лишь дыхание мужчины. Воздух словно был шершавым, его с силой приходилось забивать в легкие. Казалось, что там он превращался в камень и разрывал тонкие нежные капилляры к чертям собачьим. С каждым новым вздохом воздуха было все меньше и меньше. К тому же сердце билось редко и глухо, словно собиралось остановиться и сказать: «осторожно, ты откинул копыта, следующая остановка — ад».

Чтобы успокоиться, Седьмой уставился на зажигалку. Пламя подрагивало и шипело. Из-за болей в голове оно то раздваивалось, то собиралось в один язычок огня. В ноздри бил запах газа.

Мужчина вытащил одной рукой флягу, открыл ртом крышку и начал пить. Вода была такой холодной, что сводила зубы.

Седьмой полз, но подземный ход все не выводил на поверхность. Мыслями мужчина возвращался в свой деревянный домик в лесу. Конечно, после Всплесков чудовищ в роще появлялось немерено, но Седьмому удавалось справляться с проблемами. Можно было жить в деревне, поближе к норам, вот только люди там забитые и испуганные. Да и опасно стало там. В последнее время Крылатые стаями налетали на деревни.

По спине скользнула змейка боли. От неожиданности Седьмой вскрикнул. Из рук выпала зажигалка. Огонек на короткое мгновение червяком изогнулся на песке и потух. Между тем боль от спины разлилась по рукам и ногам. Седьмой с силой зажмурился. Только сейчас он вспомнил, что оставил обезболивающее в кармане рюкзака. А это могло означать одно: его убьет скорее артрит, чем нора Червивого Короля.

Седьмой попытался подумать о своем доме, но сверло, вгрызающееся в спину, не давало сосредоточиться. Сотни иголочек впились в руки, медленно-медленно погружаясь в мясо и дробя кости. Мужчина закричал. Он расстегнул куртку, но снять ее не получилось из-за тесноты норы. Артрит вгрызался в ослабленное холодом тело.

Мужчина лежал в позе эмбриона, скованный пульсирующей болью, и думал о том, что наступает его конец.

Утехи времени. Отступление второе, и последнее

Олег сидел белый как мел; он достал из кармана пачку валидола, вытащил таблетку и закинул в рот. Одно веко его подергивалось; лицо приобрело синюшный оттенок; глаза мужчины бегали.

Лев же смотрел в окно машины и раздумывал, что ему делать дальше. Он должен позвонить в милицию и сообщить о трупе. То, что палец не плод воображения, подтвердилось на сто процентов. Но Олег отговаривал его привлекать ментов. Мало ли у Влада есть связи и там. Ведь может так получиться, что кого-то еще замуруют… К любым ошибкам, в том числе самым фатальным, ведет недостаток информации.

Вот и оставалось мужчинам сидеть в машине.

— У тебя закурить есть? — спросил Олег.

Лев помотал головой.

Солнце стояло в зените. На небе не было ни облачка. Лишь редкие птички расчерчивали синеву.

Пахло свежескошенной травой.

— Я думаю, что ничего делать не надо, — сказал Олег. — Не будем звонить ментам и Владу. Мы сделаем по-умному: проигнорируем. Ты сегодня переночуй у меня. Завтра я отвезу внука к бабке и приеду обратно. А там уже можно либо вытащить труп и закопать по-человечески, либо засунуть палец туда, откуда он вылез. Второй вариант предпочтительнее. Мало ли Влад догадается… Понимаешь?

— Хорошо. Ты не против, если я у тебя теперь буду ночевать? Я вообще что-то стремаюсь возвращаться в дом Влада.

— Без проблем, — сказал Олег. В его испуганном лице было что-то мистическое. — Вот это ты попал, Лев. В такое говно вляпаться — надо постараться. Мне девяностые вспоминаются. Вот тоже было время. Столько плохого навидался.

Через несколько секунд Лев понял, что пальцы — до боли, до хруста — стискивают ручку сиденья. Олег прав — он наступил на такое большущее, дурно пахнущее собачье дерьмо. Ему остается только смириться с тем, что сделать ничего нельзя.

Злость на себя, на Олега, на Влада нарастала.

— Надо дерябнуть коньячка, — сказал Олег.

— Не люблю его.

— Почему?

— Клопами пахнет.

— Дурачок. Это клопы коньяком пахнут.

На минуту воцарилась тишина, а потом мужчины засмеялись. Надо было расслабиться.