Под навесом я встретил простых работяг коммуналки, не получавших указаний от руководства. Я кивнул им и поднял бокал, светя уже потной подмышкой. Простые работяги коммуналки светили мне тем же.
***
Я разлепил глаза и понял, что заболел. Ангина. Лето, солнце, жара. Холодный квас из бочки на улице и холодное пиво под навесом. Купания в реке голышом. Вот я и слег.
Я проглотил несколько таблеток, обрызгал горло антисептиком и вновь завалился спать.
Мне даже стакан воды никто не принес. Не потому, что я одинок. Потому, что воды до сих пор не было.
К вечеру мне позвонил начальник с работы. Он только что заметил мое отсутствие. Я ему сказал, что болею, поэтому лежу дома.
— Я тоже, — признался начальник. — Летняя прокрастинация. Депрессия. Ангина.
— Понимаю, — ответил я.
На следующий день мне стало лучше. Прокручиваю новости в соцсетях. Сплошные срочные сообщения.
Говорят, река пересыхает. По неестественным причинам.
Я вспомнил людей, таскающих воду колоссальными жбанами.
По слухам, хозяин бочек с квасом на улицах заказал себе солидный участок за городом под коттедж.
Ожидаемо.
Говорят, некие ребята организовали автобусные маршруты в другой город в бани и душевые. Специально для тех, кто стеснялся своей наготы слишком сильно, чтобы мыться в речке у всех на виду. До того, как она начала пересыхать.
Я представил себе, что происходит в этих автобусах. Особенно на пути “туда”.
По слухам, поголовье рыб в реке резко сократилось. Еще до того, как она начала пересыхать.
Вот как?
Говорят, что содержание органических веществ в кустах на берегу реки увеличилось в три раза по сравнению с нормой.
Хм……
***
Я разлепил глаза. Горло почти не болело. Я вышел в общий туалет. К моему удивлению, унитаз в себе больше ничего не содержал.
Я дернул ручку умывальника.
Лето, солнце, жара. Вода.
Я пролистал новости в соцсетях. Действительно, руководители коммунальных служб вышли из депрессии. По слухам, им сверху пригрозили, что их депрессия может затянуться на более длительный срок, когда они не получат премий и поощрений.
Говорят, работы могли бы закончить еще вчера утром, если бы простые работяги коммуналки не были чересчур пьяными.
Я почему-то не испытал особой радости от возвращения воды в каждый дом. Я уже привык к иному способу существования. Так я был ближе к природе. Все горожане были ближе к природе. Они даже рыб своим видом напоминали, хоть немного до них и не дотягивали.
Я пошел в туалет по нужде. Большой. И не смыл. Не потому, что забыл. Потому, что не хотел.
Я, неумытый, оделся, обулся и вышел из дома. Горожане все так же щеголяли потными рубашками и прилипшими к задницам юбками, только рожи у них были счастливые. Изображавшие облегчение и воодушевление.
Я заплатил за стакан кваса из единственной оставшейся бочки на улице. И пошел, по обыкновению, пешком, к реке. Говорят, пересохшей.
Ставок больше нет
Раннее утро. Паспортный контроль. Непринужденно улыбаюсь белокурой девушке в белоснежной блузке. Она улыбается в ответ и щелкает печатью по паспорту и билету.
— Нью-Йорк — отличный город. Я уверена, вы здорово проведете там время.
— За этим и лечу, — подыгрываю ей.
Я бы взял у нее номер телефона, да боюсь, уже не пригодится.
Она подает мне небольшой документ с большим пустым полем внизу.
— Распишитесь, пожалуйста.
Вот и оно.
Выдерживаю секунду, вглядываясь в документ. Отвечаю с наигранным смущением:
— Зрение немного подводит.
— Со светом гораздо лучше, — подмечает девушка, но не подает ни фонаря, ни лампы. Легко киваю в ответ на ее очевидное бездействие, расписываюсь в большом пустом поле внизу и возвращаю документ на стойку. Девушка подсовывает под рукав моей рубашки красную пластиковую карточку:
— Приятного полета!
Я бы не смог взять у нее номер телефон ранее — до вчерашнего дня. Постеснялся бы. А сейчас стесняться нечего. Но и надеяться не на что.
Я читал об этом пару лет назад в конспирологических статьях — тех самых, что наивно и с радостью раскрывают пользователю сети самые страшные тайны человечества и настоящее устройство общества. Тех самых, что сокрыты от любопытных глаз, как пиратское затонувшее золото, на второй странице запроса в поисковике.
Что ж, буду верить, что она хотя бы будет за меня болеть. Больше не будет никто.
1976 год, авиакатастрофа над Гималаями. Самолет, потеряв любой намек на управление, влетел в пик, сложившись в гармошку. Никто из восьми десятков пассажиров, равно как и экипаж, ожидаемо не выжил. Что интереснее: не осталось абсолютно никаких данных. Ни переговоров. Ни черного ящика. Ничего. Только восемь десятков искореженных тел на заснеженных склонах Гималаев.