Двести лет вместе. Часть I. В дореволюционной России

В такой-то раскалённой обстановке, весьма шаткой для власти, Витте и уговорил Николая II издать Манифест 17 октября 1905. (Вернее, Витте хотел опубликовать это как сухое правительственное сообщение, но сам Николай настоял на пафосном жесте Манифеста от имени царя: он верил, что тем будут тронуты сердца подданных.) А. Д. Оболенский, составлявший для Витте первоначальный проект Манифеста, свидетельствует, что среди его трёх пунктов сперва был отдельный, особый пункт о правах и свободах евреев – но затем Витте переформулировал (а вероятно, по настоянию царя) в общий пункт о неприкосновенности личности и свободах совести, слова, собраний[1269]. Отдельно о еврейском равноправии – уже не осталось. «Только в опубликованном вместе с манифестом докладе… Витте упоминалась необходимость „уравнения перед законом всех русских подданных независимо от вероисповедания и национальности“»

[1270].

Но: уступки следует делать заблаговременно и в позиции силы, а не в условиях уже прикатившей слабости. Либеральное и революционное общество – злорадно истолковало Манифест как капитуляцию и оттолкнуло его. Поражены были тем и Государь, и Витте – и кое-кто из еврейской интеллигенции: «Достигнута была цель, к которой стремились в течение десятилетий лучшие русские люди… Добровольный по существу отказ Государя от самодержавной власти и обязательство передать законодательную власть на решение народных представителей… Казалось, всех должна была объять радостью весть об этой перемене» – а встретили её с прежней непримиримой революционностью: борьба продолжается![1271]

На улицах срывали национальные флаги, царские портреты и государственные гербы.

Поучительна запись беседы Витте с представителями петербургской печати 18 октября, на следующее утро после Манифеста. Витте явно ожидал благодарностей и рассчитывал на дружную поддержку прессы в успокоении умов, прямо просил её. В ответ же – начиная с резкой отповеди издателя «Биржёвки» С. М. Проппера, затем Нотовича, Ходского, Арабажина, Анненского – он только и услышал: немедленно объявить политическую амнистию! «Требование амнистии категорическое!» – «Генерал Трепов должен быть удалён с должности генерал-губернатора С.-Петербурга. Таково постановление союза газет». Постановление союза газет! – увести из столицы казаков и войска: «не будем выпускать газет, пока войска не удалятся»! войска –

причина безпорядков… Охрану города – передать «народной милиции»! (То есть – революционным отрядам. То есть – создать в Петербурге условия для бойни, как вот-вот увидим в Одессе. Или, глядя ещё дальше: уже в октябре 1905 создать в Петербурге желаемую ситуацию будущей Февральской революции.) – Витте в жалкости просит: «Дайте мне передышку», «помогите мне, дайте несколько недель»; даже обходит всех с рукопожатиями[1272]

. (А сам вспоминает: в устах Проппера – «требования эти для меня служили признаком обезумения прессы».) Всё же правительство имело разум и мужество отказать просьбе устроить анархию – и в столице ничего худого не случилось.

(О Проппере Витте вспоминал: он «явился в Россию из-за границы в качестве бедного еврея, плохо владеющего русским языком… пролез в прессу и затем сделался хозяином „Биржевых Ведомостей“, шляясь по передним влиятельных лиц… когда я был министром финансов [Проппер] выпрашивал казённые объявления, различные льготы и, наконец, выпросил у меня [звание] коммерции советника». А в эту встречу, вот, предъявил «довольно нахальные… не то требования, не то заявления», «мы правительству вообще не верим»[1273].)

Выпадающий из радикального потока прессы «Киевлянин» в том же октябре поместил рассказ офицера, воротившегося из полуторалетнего японского плена как раз в эти октябрьские дни в Москву и поначалу растроганного до слёз щедростью царского Манифеста, открывающего пути, благотворные для страны. А встретил он от московской толпы, по одному лишь своему виду боевого офицера во фронтовой защитной форме, – «опричник, ставленник, царский холоп…». В большом митинге на Театральной площади «оратор призывал к борьбе, к разрушению». А новый оратор начал с «долой самодержавие!». «Акцент выдавал его еврейское происхождение… а русские люди слушали, и ни один не сказал ему ни одного слова в ответ». Кивали на ругательные оскорбления царя и его семьи, а всех без исключения казаков, полицейских и военных – бить!! И все московские газеты звали к вооружённой борьбе[1274].

В Петербурге, как известно, ещё 13 октября учредился «Совет рабочих депутатов», с несравненными руководителями Парвусом и Троцким, да ещё с подставным Хрусталёвым-Носарём. Ставка Совета была – на полное сокрушение власти правительства.