Двести лет вместе. Часть I. В дореволюционной России

«20 и 21 октября погром не только не прекращался и даже не ослабевал, но, напротив, принял ещё более ужасающий по своим размерам характер», «расхищение и уничтожение еврейского имущества, избиение и убийства людей совершенно открыто и безнаказанно совершались днём на улицах». (От Поалей-Цион: с 20‑го вечером «университет был окружён войсками», а «внутри был забаррикадирован на случай нападения войска. Отряды в город более не высылались». Зато в городе «выступила самооборона неорганизованная», «сильные отряды местных жителей», «вооружённые чем попало: топорами, секачками, оглоблями», «оборонялись с такой же решительностью и ожесточением, с каким нападали на них, и почти совершенно отстояли свои улицы»[1287].)

20‑го группа гласных городской думы с новым городским головой (прежний, Крыжановский, ещё 18‑го подал в отставку, видя своё безсилие против поджигательных действий со стороны университета, где собиралось и оружие) посетили генерала Каульбарса «с просьбою принять в свои руки власть, так как только военное начальство… может спасти город». Командующий округом объяснил, «что до введения военного положения военное начальство не вправе вмешиваться в распоряжения гражданской администрации и только обязано» ей содействовать, когда та потребует. «Но стрельба по войскам и бросание в них бомб до крайности затрудняет успешное подавление» безпорядков. Однако склонился вмешаться. – 21 октября Каульбарс приказал «принять самые решительные меры против тех домов, из которых стреляют и бросают бомбы»; а 22‑го: «истреблять на месте оружием всех без исключения грабителей, нападающих на дома, магазины и мирных жителей». И уже с 21 октября район за районом стали утихать, с 22‑го «восстановлена была постовая полицейская служба городовых» с подкреплением их постов солдатами; «началось движение трамвая, и к вечеру порядок в городе можно было считать восстановленным».

Подсчёт жертв был труден и различается по источникам. Из отчёта Кузминского – «по сведениям полиции, число убитых превышает 500 человек, из них более 400 евреев, а раненых, зарегистрированных полициею, – 289… из них 237 евреев. По сведениям кладбищенских смотрителей… похоронено на христианском кладбище 86 человек, и на еврейском – 298». На излечение в больницы «поступило раненых 608 человек и в том числе 392 еврея». (Однако многие могли и не обратиться за помощью из опасения, что их привлекут к ответственности.) – Еврейская Энциклопедия числит 400 убитых евреев[1288]

. – От Поалей-Цион: по списку, изданному одесским раввинатом, «убитых евреев 302, из них самооборонцев 55, христиан-самооборонцев 15», «в остальных убитых – 45 неопознанных; опознанных 179 мужчин и 23 женщины»; «громил убито много. Никто их не считал и не интересовался узнать точное число их; во всяком случае, как уверяют, их не менее сотни»[1289]. – А советский сборник – с плеча: «свыше 500 убитых евреев и 900 раненых»

[1290].

Можно добавить и свидетельство, как это тотчас откликалось в мире. «Берлинер тагеблат» ещё до 21 октября писала: «тысячи и перетысячи (abertausende) евреев умерщвлены в южной России; более тысячи молодых девушек и детей было изнасиловано и задушено»[1291]

.

Но и без преувеличений, суммирует Кузминский: «По силе и проявленной жестокости этот погром превзошёл все ему предшествовавшие». – Главным виновником происшедшего он считает градоначальника Нейдгарта. После требования профессора Щепкина – «недостойная уступка» его снять с постов городовых и отдать город ещё не существующей студенческой милиции. 18‑го «не принял никаких мер… рассеять собравшуюся на улицах города революционно настроенную толпу», допустил захват власти в городе «скопищами евреев и революционеров» (неужели не понимая, что способствует зажиганию ответного погрома?). Его бездействие могло бы быть объяснено, если бы он передал власть военному начальству, но «такой передачи власти… не последовало за всё время безпорядков». Однако, не проявив распорядительности, Нейдгарт в ходе событий публиковал весьма двусмысленные заявления; а затем представил следствию неверные оправдания. Установив «признаки должностного преступного деяния», сенатор отдал Нейдгарта уголовному преследованию.

В отношении военного командования такой власти сенатор не имел. Но указывает, что и со стороны Каульбарса было преступлением: 18 октября согласиться на требование думы убрать войска с улиц – и распорядиться их удалить. А 21 октября Каульбарс увещевал собранных у градоначальника полицейских чинов тоже двусмысленными доводами: «Будем называть вещи их настоящими именами. Нужно признаться, что все мы в душе сочувствуем этому погрому. Но мы не должны переносить злобу, которую мы, может быть, имеем против евреев, в нашу служебную деятельность. На нас лежит обязанность, по долгу присяги, поддерживать порядок и защищать от погромов и убийств».