Двести лет вместе. Часть первая. В дореволюционной России

Трудно всё это объяснить иначе, чем политическим расчётом: в борьбе с самодержавием играть и играть дальше на накале еврейского вопроса, сохранять его неразрешённым – в запас. Мотив этих рыцарей свободы был: как бы отмена еврейских ограничений не снизила бы их штурмующего напора на власть. А штурм-то – и был для них всего важней.

Это становилось уже заметно и понятно. Например, Бердяев упрекал весь спектр российских радикалов: «Вы очень чувствительны к еврейскому вопросу, вы боретесь за права евреев. Но чувствуете ли вы “еврея”, чувствуете ли вы душу еврейского народа?.. Нет, ваша борьба за евреев не хочет знать евреев» [1361].

А в 3-й Думе кадеты уже не имели большинства и «не принимал[и] инициативы в области еврейского вопроса, не желая терпеть поражение… Это вызывало большое неудовольствие со стороны еврейских масс и еврейская пресса не жалела нападок на партию Народной Свободы» [1362

]. Хотя «евреи по-прежнему приняли энергичное участие в выборной кампании, а число городских выборщиков евреев почти во всех губерниях черты оседлости превосходило число выборщиков-христиан», – они были переголосованы враждебной стороной, и всего в 3-й Думе было лишь два еврея-депутата: Нисселович и Фридман [1363]. (Последний удержался и в 4-й Думе.) – С 1915 и в Государственном Совете был еврей – Г.Э. Вейнштейн, от Одессы. (Перед революцией – ещё и Соломон Самойлович Крым, караим.) [1364]

Октябристы же, став ведущей партией 3-й Думы, с одной стороны, переняли на себя, отчасти с колебаниями, общественный напор за равноправие евреев, так что получили там же и упрёк от русских националистов: «Мы полагали, что октябристы по-прежнему стоят на почве охраны национальных интересов», – но вот они неожиданно отодвинули на задний план и вопрос «о даровании равноправия русским в Финляндии» (которого в этой «колонии России», стало быть, – не было…), и «о выделении Холмской Руси» с русским населением из Польши – и «выдвинул[и] законопроект об отмене черты еврейской оседлости» [1365

]. С другой стороны, им приписывались выступления уже «чисто антисемитского характера»: 3-я Дума, по инициативе Гучкова, в 1908 приняла «пожелание… о недопущении евреев-врачей на военно-медицинскую службу» [1366], также и «предлагалось заменить для евреев воинскую повинность денежным налогом» [1367]. (В предвоенные годы в России серьёзно обсуждался в публичности вопрос об освобождении евреев от воинской повинности; И.В. Гессен издал книгу «Война и евреи».)

Так ни 2-я, ни 3-я, ни 4-я Государственные Думы сами прямо не взялись провести закон о полном равноправии евреев. Однако всякий раз, как надо было голосовать по закону о крестьянском равноправии (издан Столыпиным 5 октября 1906), – стараниями левых та же 2-я, и та же 3-я, и та же 4-я Думы блокировали крестьянское равноправие, ссылаясь, что нельзя его проводить прежде еврейского (и прежде польского).

И тем – не терялся, но удваивался, но упятерялся напор на это ненавистное царское правительство. Напор – не утерялся, и не приняты были Думой законы – до самой Февральской революции.

А Столыпин, после своей неудачной попытки в декабре 1906, – не возбуждая законодательного шума, немо-административно облегчал отдельные антиеврейские ограничения.

На это осудительно отозвался нововременский публицист М. Меньшиков: «Черта оседлости при Столыпине сделалась фикцией» [1368

]. Евреи «побеждают русскую власть, отнимая у неё одну область авторитета за другой… правительство поступает так, как если бы оно было еврейским» [1369].

Судьба средней линии.

В воинственном неприятии постепенных мер, в тактическом неприятии эволюционного равноправия, левым и радикальным партиям содействовала направляющая могучая российская пресса. С конца 1905 пресса стала полностью свободна от предварительной цензуры, но это была теперь не только свободная пресса. Эта была пресса, прямо и открыто считавшая себя действующим лицом на политической арене – выставляющая, как мы прочли, требования вроде устранения полиции с улиц. По словам Витте – обезумевшая.

В случае Думы от репортёров зависела вся подача думской жизни, думских прений – на всю глубину России. Стенографические отчёты печатались с опозданием и весьма незначительным тиражом, других средств извещения, кроме ежедневных газет, не было – и именно газетная подача материала увлекала умы. Газетные отчёты систематически перекрашивали или даже извращали думские прения, растягивали в объёме левых депутатов, расточали им похвалы, а речи правых депутатов – сжимали, скрадывали.