Двести лет вместе. Часть первая. В дореволюционной России

Между тем поток еврейского переселения в земледельцы не иссякал, да ещё при неурожаях в Западном крае. Посылались нередко семейства и без необходимого числа мужчин-работников, «кагалы силою гнали на поселение нищих и дряхлых, а обеспеченных и здоровых – удерживали, чтобы иметь возможность исправнее собирать и платить подати и содержать свои общественные заведения». «В предупреждение наплыва массы изнурённых нищих» министерство требовало от западных губернаторов строгого контроля на выпуске, – но с мест, напротив, торопили уходить партии переселенцев, не ожидая сигнала о готовности домов на новых местах, однако и задерживая перевод денег на переселенцев в нужный срок, отчего пропадал порой и целый сельскохозяйственный год. В Екатеринославской губернии не успевали отводить землю для желающих, а 250 семей самовольно зашли в Одессу и остались там [329

].

Но донесения самых разных инспекторов, из разных мест – и в эти годы сливаются в ту же одноголосицу. «Повинуясь крайности, – [евреи] могли сделаться земледельцами, и даже хорошими, но с первою благоприятною переменою обстоятельств – они всегда бросали плут, жертвовали хозяйством, чтобы вновь обратиться к барышничеству и другим любимым своим занятиям». – «Для еврея “первый труд – промышленность, самая мелкая, изумительная своим ничтожеством, но доставляющая большие выгоды… Состояние духа, по природе промышленного, не находящего удовлетворения в спокойной жизни земледельца”», «не составляло истинного их желания заниматься хлебопашеством; их “манило туда: сначала – изобилие края, незначительность еврейского народонаселения, близость границ, торговля и выгодная промышленность, а потом – льготы от податей, и главное от рекрутской повинности”. Они думали, что обязаны будут только обзавестись домами», а землю надеялись «отдавать в наём за значительную прибыль; сами же, по-прежнему, будут заниматься промышленностью и торговлею». (Наивно говорили всё это ревизору.) И «с совершенным отвращением принимались за хлебопашество». К тому же и «самые правила религии… были “невыгодны для евреев-земледельцев”», заставляли бездействовать подолгу, например, в весенний посев – долгая Пасха, в сентябре кущи 14 дней сряду, когда нужны «самые усиленные полевые работы – приготовление полей и посевы», хотя «по отзывам образованных евреев, заслуживающих всякого доверия, Писание строго требует празднования только первых и последних двух дней». К тому же духовные лица в еврейских поселениях (в них бывало и по два молитвенных дома – один для ортодоксов, «митнагдов», другой для хасидов), «поддерживали своих единоверцев в мысли, что они, как народ избранный, – не предназначены судьбой на тяжкий труд земледельца, ибо это горький удел гоя». «Поздно вставали, употребляли час на утреннюю молитву и выходили на работу, когда солнце было высоко уже на небе», потом шабаш с вечера пятницы до утра в воскресение [330

].

Да и с еврейской точки зрения И.Г. Оршанский заключает по сути то же, что и инспекторы: «Арендное хозяйство с наёмным рабочим трудом… находит более сочувствия у евреев, чем трудный во всех отношениях переход от барышничества к труду хлебопашца… Заметно постоянно увеличивающееся стремление евреев к занятию сельскими промыслами, преимущественно в форме арендования земель и обработки их наёмными рабочими». В Новороссии неудачи от еврейского земледелия – от «непривычки евреев к тяжёлому физическому труду и выгодности городских промыслов на Юге». И выделяет, как в одном поселении евреи «выстроили своими руками синагогу», в других – «своими руками» занимались огородничеством [331].