Однажды он спросил М. С. Комарова: что задерживает выпуск моторов?
— Песок, — ответил тот.
— Какой песок? — изумился Сталин.
— На заводе всего двухдневной запас песка, необходимого для формовки, и производство может остановиться.
— Почему ни к кому не обращаетесь?
— Обращался, но говорят, нет вагонов, чтобы завезти песок.
— Песок будет, — сказал Сталин и положил трубку.
К исходу следующего дня на завод подали эшелон песка, которого хватило надолго…
В начале 1942 года при пожаре в полете на Пе-2 погиб конструктор этого самолета В. М. Петляков. Мы предложили назначить на его место другого конструктора. Его вызвали к Сталину, но он отказался от назначения, не желая выезжать из Москвы на восток. Сталин остался крайне недоволен.
— Ну что ж, не хочет, уговаривать не будем, — сказал он. Но запомнил это. До самой смерти Сталина конструктор этот не пользовался его расположением.
Мы предложили кандидатуру В. М. Мясищева. Тогда Сталин спросил:
— А как примут его конструкторы, коллектив? Признают ли?
— Признают, товарищ Сталин, потому что Мясищев из того же туполевского коллектива, как и Петляков.
Тут же вызвали Мясищева, который сразу согласился, поблагодарив за доверие.
19 января поступил приказ Верховного Главнокомандующего вывести из боя 1-ю ударную армию в резерв Ставки. Мы с В. Д. Соколовским обратились в Генштаб с просьбой оставить у нас первую ударную армию. Ответ был один — таков приказ Верховного.
Звоню лично И. В. Сталину. Объясняю, что вывод этой армии приведет к ослаблению ударной группировки.
В ответ слышу:
— Выводите без всяких разговоров! У вас войск много, посчитайте, сколько у вас армий. Пробую возразить:
— Товарищ Верховный Главнокомандующий, фронт у нас очень широк, на всех направлениях идут ожесточенные бои, исключающие возможность перегруппировок. Прошу до завершения начатого наступления не выводить 1-ю ударную армию из состава правого крыла Западного фронта, не ослаблять на этом участке нажим на врага. Вместо ответа И. В. Сталин бросил трубку. Переговоры с Б. М. Шапошниковым по этому поводу также ни к чему не привели.
— Голубчик, — сказал Б. М. Шапошников, — ничего не могу сделать, это личное решение Верховного.
Пришлось растянуть на широком фронте 20-ю армию. Ослабленные войска правого крыла фронта, подойдя к Гжатску, были остановлены обороной противника и продвинуться дальше не смогли.
В первой половине января 1942 года по телефону опять позвонил Сталин. Расспросив о ходе работ, он сообщил, что в Государственном Комитете Обороны решено перевести сибирский завод полностью на выпуск «яков», а производство истребителей ЛаГГ-3 передать другому предприятию. Заводу предлагалось немедленно свернуть все работы по «лаггам» и организовать поточное производство истребителей Як-7.
— «Яки» и «лагги» близки по своим летным качествам, но летчикам больше нравятся «яки», — сказал он. — «Яки» более маневренны и не страдают некоторыми дефектами, обнаруженными на фронте у самолета ЛаГГ-3. Документ по этому вопросу получите на днях, а сейчас немедленно приступайте к перестройке производства.
Откровенно говоря, я был очень смущен. Со стороны могло показаться, что я приехал сюда проталкивать свою машину и что это по моей инициативе снимают машину Лавочкина с производства. На самом же деле для меня самого перевод завода полностью на выпуск «яков» был совершенной неожиданностью.
Я тут же поделился своими сомнениями с секретарем обкома и с парторгом завода. Но когда о решении правительства коллектив узнал не с моих слов, а из полученной через день правительственной телеграммы, я успокоился.
20 февраля, когда выпуск истребителей «як» в результате героических усилий коллектива завода достиг трех в сутки, вновь был звонок от Сталина. Он знал положение с выпуском машин, так как ежедневно утром ему клали на стол сводку суточной сдачи самолетов, танков, орудий и других видов вооружения. Сталин поблагодарил коллектив завода за выполнение поставленного перед ними задания.
— Ну, там дело теперь пошло, — сказал он мне. — Возвращайтесь, вы здесь нужны.
При первой же встрече после моего возвращения в Москву из Сибири Сергей Владимирович Ильюшин рассказал, что в начале февраля Сталин вызвал его и наркома авиапромышленности к себе.
Только они вошли в кабинет, как Сталин с места обратился к Ильюшину:
— А ведь вы были правы.
— В чем, товарищ Сталин? — удивился Ильюшин.