В конце апреля 1943 года я доложил в Государственный Комитет Обороны о том, что создан и испытан новый истребитель — Як-3, являющийся развитием самолета Як-1. Снизив вес машины на 300 килограммов против серийного Як-1, нам удалось при прежнем двигателе увеличить скорость на 70 километров в час, резко улучшить маневренность и усилить вооружение. Я подчеркнул, что истребитель Як-3 построен нашим ОКБ в инициативном порядке.
Сталин удивился:
— Не может быть! Как вам это удалось?
— Мы провели облегчение конструкции самолета Як-1, кроме того, уменьшили ему крыло, что, в свою очередь, дало большое облегчение, и в результате полетный вес Як-3 стал 2650 килограммов вместо 2950 килограммов у Як-1. — А сколько весят «мессершмитт» и «фокке-вульф»?
— Теперешние «мессершмитты» весят более 3 тысяч килограммов, а «фокке-вульф» — около 4 тысяч килограммов.
— Значит, у Як-3 маневренность лучше, чем у немецких истребителей? — Гораздо лучше. Подумав немного, Сталин задал еще вопрос:
— А почему скорость увеличилась, — с мотором что-нибудь сделали?
Я ответил, что с мотором ничего не делали, мотор серийный, и рассказал, как мы улучшили аэродинамику самолета. Максимальная скорость Як-3 — 660 километров в час.
— А как технология?
— Технология в основном такая же, как при производстве Як-1.
— Ну, это хорошо. Проводите скорее государственные испытания и доложите, что получится. Желаю успеха.
Внедрение в серию Як-3 не вызвало затруднений. Освоение его шло параллельно с серийным выпуском Як-1 и не привело к снижению программы завода.
Скоро на фронт в больших количествах вместо Як-1 стали поступать Як-3.
3 июня 1943 года меня и заместителя наркома П. В. Дементьева, ведавшего вопросами серийного производства, вызвали в Ставку Верховного Главнокомандования. В кабинете кроме Сталина находились маршалы Василевский и Воронов. Мы сразу заметили на столе куски потрескавшейся полотняной обшивки крыла самолета и поняли, в чем дело. Предстоял неприятный разговор.
Дело в том, что на выпущенных одним из восточных заводов истребителей Як-9 обшивка крыла стала растрескиваться и отставать. Произошло несколько случаев срыва полотна с крыльев самолета в полете. Причиной этому явилось плохое качество нитрокраски, поставляемой одним из уральских химических предприятий, где применили наспех проверенные заменители.
Краска была нестойкой, быстро подвергалась влиянию атмосферных условий, растрескивалась, и полотняная оклейка крыла отставала от фанеры. Мы уже знали об этом дефекте и всеми мерами стремились ликвидировать его. Сталин, указывая на куски негодной обшивки, лежавшие на столе, спросил:
— Вам об этом что-нибудь известно? — И зачитал донесение из воздушной армии, дислоцированной в районе Курска, присланное вместе с образцами негодной обшивки. Мы сказали, что случаи срыва обшивки нам известны. Он перебил нас:
— Какие случаи? Вся истребительная авиация небоеспособна. Было до десяти случаев срыва обшивки в воздухе. Летчики боятся летать. Почему так получилось?!
Сталин взял куски полотна, лакокрасочное покрытие которого совершенно растрескалось и отваливалось кусками, показал нам и спросил:
— Что это такое?
Дементьев сказал, что мы о дефекте знаем и принимаем меры к тому, чтобы прекратить выпуск негодных самолетов и отремонтировать уже выпущенные машины. Дементьев обещал в кратчайший срок исправить положение и обеспечить боеспособность всех самолетов, выпущенных за последнее время.
Сталин с негодованием обратился к нам:
— Знаете ли вы, что это срывает важную операцию, которую нельзя проводить без участия истребителей? Да, мы знали, что готовятся серьезные бои в районе Орел — Курск, и наше самочувствие в этот момент было ужасным.
— Почему же так получилось?! — продолжал все больше выходить из себя Сталин. — Почему выпустили несколько сот самолетов с дефектной обшивкой? Ведь вы же знаете, что истребители нам сейчас нужны как воздух! Как вы могли допустить такое положение и почему не приняли мер раньше?
Мы объяснили, что в момент изготовления самолетов этот дефект обнаружить на заводе было невозможно. Он обнаруживается лишь со временем, когда самолеты находятся не под крышей ангара, а на фронтовых аэродромах, под открытым небом — под воздействием дождя, солнечных лучей и других атмосферных условий. Выявить дефект на самом заводе трудно и потому, что самолеты сразу же из цеха отправлялись на фронт.
Никогда не приходилось видеть Сталина в таком негодовании.
— Значит, на заводе это не было известно?
— Да, это не было известно.
— Значит, это выявилось на фронте только перед лицом противника? — Да, это так.