Движение. Место второе

Дрожащими руками я достал ключи, отпер дверь и втолкнул существо в прачечную. Я не хотел дотрагиваться до его желеобразного тела больше, чем нужно, поэтому, открыв дверь в душевую, поднял водосгон, которым пользовался, чтобы убить чайку, и загнал существо в темноту. Прежде чем оно успело обернуться и посмотреть на меня, я закрыл дверь и запер ее на замок.

Я увидел футболку охотников за Пальме, висящую на стене. Волна вины окатила меня и вытолкнула обратно во двор.

В тот момент мне казалось, что именно я лично убил Пальме, и в некотором смысле так и было. Согнувшись, я проскользнул через двор в свою каморку и включил телевизор.

Ничего. По радио тоже ничего. Я лежал на полу и смотрел в потолок, не в силах что-либо сделать или подумать, а на канале «P3» играла музыка. Время шло. Было десять часов, когда прозвучало несколько звуковых сигналов и появился мужской голос. Будто бы с трудом читая по бумажке вслух, голос произнес: «Премьер-министр Швеции Улоф Пальме мертв. Он был застрелен сегодня вечером в центре Стокгольма…»

Дрожь вернулась и охватила все тело. Я взял бежевое пальто, запихнул его в пластиковый пакет и вынес во двор. Атмосфера в воздухе была другой, ночное небо было другим, как будто мы все находились теперь под водой и должны были двигаться сквозь воду. Я бросил пакет в мусорный контейнер и пошел в прачечную, открыл ее и направился в душевую. Если существо хотело застрелить меня, оно должно было это сделать.

Оно исчезло вместе с оружием, и в комнате витал слабый дым. Как ребенок в шалаше, существо ушло в себя: дверь, которая выходит через дверь. Я глубоко вдохнул и позволил дыму проникнуть в легкие.

Даже не могу сказать, что путешествовал. Дым был настолько рассеянным, что его хватило только на то, чтобы взглянуть на луг с высоты птичьего полета. Я увидел траву под собой и голубое небо над собой. Белое существо ходило по лужайке. Револьвера не было видно – возможно, он остался в темноте. Последним, что я увидел перед тем, как картинка исчезла, был Гуннар, горящий сосед: он бежал по полю вдоль тропинки, которая лежала под прямым углом к пути белого существа.

Затем я вернулся в душевую, где от всего, что происходило, осталась только кровь на эмали ванны, на стенах, на полу. Я вышел в прачечную, взял швабры, ведра и щетки и начал уборку. Когда рассвет заскользил по крышам, даже следов не осталось.

Эпилог

Я пристально следил за новостями после убийства. Один из револьверов, которые демонстрировал Ханс Холмер[33], вертя на указательных пальцах, был идентичен использованному оружию. Был произведен облет города, чтобы обыскать крыши. Я мог бы уберечь их от множества усилий, но знал, что не стоит и пытаться.

Фотороботы и противоречивые свидетельства о внешности убийцы были взаимоисключающими. У каждого была своя картина того, как выглядел убийца, и именно этот образ они видели, когда смотрели на белое существо. Намного позже несколько свидетелей, включая Лисбет, согласятся с тем, что видели человека по имени Кристер Петтерссон, и это меня не удивило. Если бы я был вынужден представить себе убийцу, он бы выглядел примерно так.

Двенадцать свидетелей убийства были в итоге установлены и допрошены, пропал бесследно только тринадцатый свидетель, которого другие свидетели видели на месте происшествия. Мужчина в бежевом. Полиция даже не проверила урны вокруг места убийства и тем более мусорные контейнеры. Когда через некоторое время они постучали в дверь, я уже собирался сбежать, но они не заметили, как у меня колотится сердце, когда я говорил, что ничего не видел и не слышал.

Я никогда больше не разговаривал ни с кем из своих соседей. Когда однажды мы с Оке встретились во дворе, мы даже не кивнули друг другу. Я видел по его глазам: благодаря своей связи с существом он тоже узнал о том, что произошло, и не хочет об этом говорить.

Пара мертвецов была найдена через день после убийства; полицейские, должно быть, скрыли обстоятельства их смерти, чтобы не вызывать ненужных пересудов, но уже тогда они понимали: супруги были мертвы слишком давно, чтобы иметь какое-либо отношение к убийству.

Выявлялись возможные мотивы, шведские и иностранные группировки, которые могли бы стоять за этим преступлением, и через все это проходил красной нитью единственный вопрос, который становился все отчетливее: почему? Почему?

Как я уже сказал, у меня нет простого ответа. В течение почти тридцати лет я размышлял над тем же вопросом, исследуя свои мотивы и мотивы своих соседей, из-за которых мы встали на этот путь, чтобы использовать хаотичную возможность, которая в конечном итоге и стала причиной трагедии. Ответ, к которому я пришел, парадоксален, как часто бывает с ответами на сложные вопросы: наше стремление к единению возвысило Улофа Пальме, но оно же его и убило.