Двое

Он возвращается в спальню и открывает еще одну дверь. Он ожидал увидеть гардероб. Это все же гардероб, если целую комнату с полками и вешалками можно назвать таким скромным словом. Эта гардеробная размером со спальню Оли, чуть больше комнаты Себа. Он глазеет на аккуратно выставленную рядами обувь на полках за стеклянными раздвижными дверями. Он видел что-то подобное в изысканных ресторанах, где так хранили дорогие вина, но ряд за рядом обуви, выставленной словно искусство? Это взрывает ему мозг. Дома у Ли гардероб нормального размера, он забит под завязку – или, по крайней мере, был, до того как он занялся им с ножницами и мусорными пакетами. Тот гардероб был полон недорогой одежды, зачастую мятой, когда ее доставали, или не досчитавшейся пуговицы. В этой комнате вещи и туфли отсортированы по цветам. Перед ним разворачиваются две успокаивающие радуги роскоши и стиля.

Он насчитывает восемь облегающих синих платьев. Восемь, больше, чем на каждый день недели. Они не одинаковые, это он видит, но похожи. Он вспоминает множество раз, когда экономная Ли с желанием оглядывала, скажем, голубую полосатую рубашку, а затем решала ее не покупать потому, что «У меня есть похожая серая, кому нужны две рубашки в полоску?» Он поверить не может, что у нее столько всего, такое излишество, такое разнообразие выбора. Эта мысль жалит. Возмущает. Конечно, у нее есть выбор, с горечью вспоминает он. В этом и проблема. У него в голове не укладывается. Протянув руку, он осторожно прикасается к одному из платьев. Оно бордовое, шелковистое, несомненно сексуальное. Он не думает, что дома у нее было что-то похожее. Даже не более дешевая, синтетическая версия из масс-маркета. Ли одевается практичнно, не сексуально. Ткань этого платья на ощупь напоминает увлажненную кожу. Он представляет ее в нем. Представляет, как прикасается к ней. Его рука дрожит.

Его взгляд привлекает зеленое шерстяное платье с длинными рукавами. Зеленый – ее любимый цвет. По крайней мере, у Ли. Кто знает, был ли у Кэй свой любимый цвет. Он подходит к зеленому платью, инстинктивно зарывается в него лицом и вдыхает. Он ожидает, что оно будет пахнуть жидкостью из химчистки, или, может, дорогим и незнакомым парфюмом. Но нет. Вот она. В каждом волокне. Ли. Запах ее дезодоранта, духов, тела, такой слабый, что едва ощущается, но такой знакомый, что захлестывает словно тайфун. Она была здесь. Она и есть Кэй. Конечно, он это знает, но теперь он это чувствует. Всю прошлую неделю его раздирал такой неконтролируемый, неудержимый гнев. Он не мог ясно мыслить, нормально планировать. Действовал нерационально. Не обращал внимания на мальчиков, едва с ними разговаривал. Слава богу, у них был Фиона. На мгновение он задумывается, не сорвать ли каждую вещь с вешалки, вцепиться и разорвать, уничтожая ее или, по крайней мере, ее воплощение – точно так же, как сделал с одеждой Ли, но он сдерживается. Вместо этого он снимает зеленое платье с вешалки, прижимает к себе и кладет рукава на свои плечи, словно это она обнимает его. Он начинает качаться из стороны в сторону, будто танцует с ней. Как она и хотела.

У него разбивается сердце.

Ему кажется, он слышит, как оно рассыпается, разрушение проносится по нему лавиной. В последний раз он плакал на похоронах Фрэнсис; тогда, как и теперь, его захлестнули сожаление и грусть, желание, чтобы все закончилось по-другому. Крупные слезы скатываются по щекам по тем же причинам.

– Кофе готов.

Твердый, чужой голос возвращает Марка в реальность. Он рад, что стоит спиной к двери, и хоть Янссен мог видеть, как он покачивался, и, вполне вероятно, видел платье, он никак не мог заметить его слезы. Марк вытирает лицо платьем и роняет его на пол. Он идет за Янссеном обратно на кухню, так и не задумавшись, что скрыто за третьей дверью.

Они сидят за барной стойкой, глядя в свои чашки с кофе. Теперь Марк жалеет, что не согласился выпить водки. Хрен с ним, что ему терять? Что еще ему терять? Он берет бутылку и доливает щедрую порцию водки в свой кофе. Он рад, что Янссен не комментирует, просто тянется за бутылкой и повторяет то же самое.

– Нашел, что искал? – спрашивает Янссен.

– Я не знаю, что я искал. Я нашел что-то.

Обычно Марк не выражается загадочно. Он считает себя простым, прямолинейным мужчиной, но не знает, как объяснить свои мысли. Ярость уже не пульсирует у его в горле комом, угрожающим задушить его. Он не проглотил ее и не выплюнул, но она уже не душит его. Это уже прогресс.

– Можно мне увидеть твой дом? – спрашивает Янссен. Потом пытается уточнить, может, чтобы показаться более тактичным: – Ее дом. Где она была с тобой?

– Нет, не думаю, – хрипло отвечает Марк. – Из-за мальчиков. Это несправедливо по отношению к ним.