Двое среди руин

      К сожалению, толчки не пощадили стеклянные банки. Надеяться на это было глупо, и мы довольно спокойно отреагировали на потерю большого количества соков, в них находившегося. С другой стороны, все эти сокровища доживали последние дни - сроки хранения заканчивались, и нам все равно пришлось бы их просто вылить, так как выпить нереально. Мне было жалко именно банки - емкость для воды, что более важно. Ната собирала грязь совком и веником, сваливая остатки роскоши на улице. Куча росла, распространяя возле себя благоухание свалки… Мы не сразу догадались, насколько это опасно. Да и не до того - я ведь почти не выходил наружу, а Ната, все время посвящавшая заботам обо мне, покидала подвал лишь в крайней необходимости.

      Пока девушка выхаживала больного - а тот, успев почувствовать, насколько приятно быть «как бы» ограниченно ходячим - произошло небольшое событие, в очередной раз показавшее, насколько я плохо знаю свою спутницу. Ната рисовала. Нет, не рисовала - так, как рисует просто человек, имеющий некоторую толику таланта, а творила, именно, как настоящий художник! С чего вдруг она решила достать карандаши и альбом, в какой момент задумала - уже не важно. Но, открыв один раз глаза, в мелькающем освещении лампад и свечек, я увидел, как она быстрыми и уверенными штрихами набрасывает что-то на листе бумаги. Скосив глаза, я попытался рассмотреть… Ната изобразила город. Не тот, в котором довелось жить ей и мне, а новый, настоящий, в котором мы жили теперь. И он открылся мне как бы с высоты птичьего полета. Как она смогла настолько хорошо запомнить? Я узнавал все, что попало под ее руку - Гейзер, где она купалась, Монетные озера, тропки и ущелья, берег Болота, край Провала! И - наш холм, он же подвал и дом…

      - Шею свернешь…

      Ната улыбнулась и прикрыла рисунок ладошкой.

      - Мастер…

      - Ты, о чем?

      - Ты талант. Даже страшно представить… Всего несколько мазков, и… словно фотография. А ведь ты не могла увидеть руины с такой высоты!

      - Ерунда. - Ната положила на лист вторую руку. - Разве ты не видишь так же, как я?

      - Ну… - Я замялся.

      - Видишь. - Ната не спрашивала - утверждала. - А если бы не видел - не смог сказать тех слов, что сейчас произнес. Ты бы просто не понял…

      - Пусть так. Только я и таракана нарисовать не смогу…

      - Фу! - Она скорчила гримасу. - Нашел, кого вспомнить. Уж чего-чего, а этой гадости даже изображать не хочется. Нет их сейчас, и очень хорошо!

      - Да я не о том… У меня таких способностей нет. А ты все черточки вывела, будто карту смотришь!

      - Карту… - Ната неопределенно махнула вглубь подвала - Подумаешь. Сложнее, когда нужно придумывать что-то свое, не имеющее аналога. Или портрет.

      - Портрет?

      - Ну да! Никто ничего не скажет, когда видит натюрморт, или вид из окна. А вот если себя, любимого - ого! Нарисуешь, как есть - обида, на все времена! Почему толстая, глаза раскосые, уши лопоухие? Прыщи, усики под губой, ноги в синих жилках? А изобразишь принцессой - самой противно. Не могу я врать… а правда натурщицам не интересна.

      - Ты про… подруг? - я осознал, что опять залез в область, вспоминать которую Нате вряд ли хотелось. Но она только кивнула:

      - Да. Девочки разные были… Кто-то, как и я… А иная сама для себя так решила. Когда рисуешь - все, что внутри, наружу вылезает. Я словно чувствую… и вывожу на бумаге. Обижались, конечно… Но большинству нравилось.

      - Вот как? - Я призадумался. - Получается, ты не просто рисуешь. Характер, внутреннюю сущность показываешь, так?

      - Умный? - Ната спокойно убрала альбом в сторону и поставила передо мной чашку с бульоном. - Пейте, ваша милость. Не особо сладко, скорее горько, но зато голова ясная и спать хочется.

      - А тебе более по нраву, когда я зубами к стенке?

      - А не доставай расспросами…

      - И все же. Нарисуй меня!

      - Тебя. - Ната не спрашивала, скорее, подтверждала уже выношенную мысль. - Хорошо. Уговор - не обижаться. К тому - свет здесь плохой, рука устала, карандаши отсырели и вообще…

      - Не дави на жалость. Света мало - зажги еще, карандаши положи к очагу - высохнут, а руки… давай ладонь сюда.

      Ната удивленно вскинула брови, но, не споря, протянула ладошку. Я выпростал свою, из-под одеяла, и взял пальчики девушки. Неожиданно холодные, что меня удивило - в подвале достаточно тепло.

      - Я согрею…

      Я прислонил ее ладонь к лицу и принялся отогревать дыханием, потом - еле заметно касаться губами, лаская каждую фалангу, каждый пальчик. Ната закрыла глаза…

      В какой-то момент я осознал, что держу уже обе руки, а девушка склонилась ниже и вперед, став совсем близко к моему лицу. Дыхание сбилось, мои пальцы вздрогнули - Ната открыла глаза и смущенно отпрянула:

      - Останься.

      - Ты просил портрет? Вот и лежи…смирно. Я сейчас.